Выбор Наместницы

Иннуон опустился в кресло, на его обычно невозмутимом лице явственно показалось сначала облегчение, потом расстройство и, завершающим аккордом, гнев:

— Ты сказал ей, что это по моей просьбе?

— Нет, и ты не скажешь. Никогда.

Впервые со времени их знакомства Квейг был зол на друга: он не знал, что на самом деле произошло между братом и сестрой, возможно, что виновата была Ивенна, но над водопадом стояла она, а не Иннуон.

— Но как ты ее убедил?

— Иннуон, давай не будем. Убедил и убедил. Теперь надо жениться, пока невеста не передумала.

— Мы не сможем приехать на свадьбу. Соэнна…

— Знаю, так даже лучше. Для Ивенны.

— Похоже, тебе не пришлось ее долго уговаривать, — с горечью заметил Иннуон.

— Ты ведь сам этого хотел! А ей действительно будет лучше уехать отсюда. Не знаю, кому из вас хуже — но ей плохо, даже я это вижу.

Иннуон почти кричал:

— Ты ничего не понимаешь! Думаешь, она тебе спасибо скажет? Да она тебя возненавидит за то, что ты увез ее! Узы не рвутся!

— Вот чтоб тебе вчера быть столь же убедительным. Поздно, Иннуон. Я женюсь на твоей сестре, и ты сам просил меня об этом. А благодарности я от нее и не жду. — Квейг не стал добавлять: «Как, впрочем, и от тебя».

Иннуон взял себя в руки:

— Прости. Вчера я чувствовал себя предателем, сегодня — преданным. Я только хочу, чтобы она была счастлива. Ты справишься?

— Не знаю.

— И еще, Квейг, если у вас родятся мальчик и девочка — ради всех богов, воспитайте их раздельно! Наша мать думала только о себе, не захотела расстаться с дочерью, а мы теперь расплачиваемся.

Квейг молча кивнул: он сомневался, что Ивенна сможет родить ему наследника, разве что, к белым ведьмам обратиться. Чтобы знатная дама в двадцать восемь лет первенца рожала — о таком еще не слыхивали. Впрочем, не велика беда — в Квэ-Эро снисходительно относились к бастардам. Не будет законного сына — всегда можно признать побочного. Иннуон продолжал:

— Да, о деньгах. Я даю за Ивенной пятьсот тысяч и драгоценности.

— Ого! Я младшим только по пятьдесят дать смог. Сразу видно, что у тебя одна сестра, а не девять. Только знаешь что: не надо драгоценностей. Ивенна все равно их носить не станет. Лучше отправь за нами следом этот витраж, — Квейг указал на прозрачное стекло, — раз Ивенна его так любит.

— Я его тоже люблю. Хорошо, прикажу, чтобы вынули из рамы и упаковали. А драгоценности отойдут твоей дочери.

— Только ты успей отправить его, пока морской путь открыт.

— Что значит «успей»? Заберете с собой.

— Мы уезжаем прямо сейчас.

— Сейчас? Но ведь уже темнеет!

— Так хочет Ивенна.

— Вы оба с ума сошли!

— Да какая разница? Лето, дорога широкая, разбойники у тебя тут не водятся. Через два дня будем в Солере, а там морем.

— И проститься со мной она тоже не хочет. Ну что ж, передай, что я желаю вам легкой дороги.

— Передам. Иннуон, послушай, все наладится. Мы еще в гости приедем. Только не сразу.

— Да, я подожду.

Иннуон подошел к столу, взял лист пергамента:

— Вот тебе вексель на приданое.

Квейг спрятал документ в кошель. Пожалуй, кроме герцога Суэрсен выдать вексель на пятьсот тысяч могла только наместница, да и то в урожайный год. Старая привилегия, позволяющая Суэрсену оставлять себе три четверти взимаемых налогов, и железные рудники принесли роду Аэллин огромное богатство. Квейг не завидовал, земли Квэ-Эро исправно приносили прибыль, но тоже бы не отказался от возможности оставлять себе хотя бы половину имперского налога вместо положенной по закону четверти.

— Нам пора.

— Да, езжайте, — Иннуон пожал протянутую руку, но не обнял друга на прощание.

Оставшись один, он некоторое время молча сидел в кресле, наблюдая, как камин выплевывает ошметки сизого дыма — надо было подложить дров и пошире открыть втулку, но не хотелось шевелиться. Ивенна уезжает навсегда и даже не хочет увидеть его на прощанье. Проклятье! Он сам устроил этот брак, но сейчас больше всего хотел закрыть ворота перед самым носом всадницы на маленькой серой лошадке, остановить ее, задержать, запереть! Как в старых легендах о непокорных королевнах — закрыть наверху самой высокой башни! Невозможно и глупо — если порвались узы, не спасут никакие засовы, но как же хочется повернуть время вспять. Он подвинул к себе тяжелый бронзовый кубок, плеснул вина, выпил, не почувствовав вкуса и, со всего размаха швырнул кубок прямо в витражное окно. Хрупкое стекло, не защищенное внутренней оправой, осыпалось осколками. «Вот так, — сказал он сам себе, — вот так». Он подошел к оконному проему, наклонился, взял полную пригоршню осколков и сжал кулак. Стекло впилось в кожу, потекла кровь, а он все стоял, прислонившись лбом к стене, и не разжимал руки. Стемнело, из окна он увидел в лунном свете, как два всадника выехали на дорогу и поскакали прочь от замка, но издалека не мог заметить, оглядывались ли они назад.

XXXVIII

Как только Квейг и Ивенна выехали за ворота, девушка вскрикнула и выронила поводья. Квейг наклонился к ней:

— Что с вами?

— Не знаю. Вдруг заболела рука. Как от пореза, — герцогиня стянула тонкую перчатку и посмотрела на ладонь — ни царапинки, — вроде все в порядке.