Выбор нового пути борьбы

Он вытащил платок, отщипнул небольшую горсть земли с холмика, завернул в платок, сунул во внутренний карман куртки. Ещё раз погладил Катин холмик.

– Прости меня, Катенька, не уберёг.

Резко встал, в упор взглянул на плачущую Надежду Васильевну, та даже отшатнулась от его взгляда. С трудом овладев собой, запинаясь произнёс:

– Покажите, где тут кладбищенских дел мастера обитают, хочу памятник заказать.

Та засуетилась:

– Пойдёмте, пойдёмте, я укажу.

Они прошли к директору кладбища. Им был толстый, суетливый и потный армянин с бегающими тёмными глазами, вислым носом, и непрерывно растущей чёрной щетиной на щеках и бороде. Егор, глядя в упор на бегающие глаза, произнёс:

– Мне нужно быстро изготовить и установить памятник.

Армянин тут же заявил:

– Только через три месяца, а так как скоро будет зима, то только весной.

Егор шагнул к нему, ухватил за шиворот, резко сдёрнул со стула и раздельно произнёс:

– Ты что, не понял? Я же сказал быстро! Ты не плети, а говори сколько, да показывай свои образцы.

Вися на его руке, директор ещё больше вспотел, пот даже заструился по его лицу. Залебезил:

– Мы, конечно, можем постараться для уважаемых людей, но Вы же понимаете, требуется тогда доплатить.

Егор, всё ещё продолжая держать его практически на весу, рявкнул:

– Ты что, ара? Халтуришь в чужой стране и до сих пор не научился понимать язык этой страны? Я тебя, дебила русским языком спрашиваю – сколько?

С этими словами кинул его на стул. Тот, плюхнувшись, как жаба, отдуваясь и вытирая пот, залебезил:

– Если за гранитный, не полированный, то тысячу долларов выйдет, а вот если за чёрный полированный мрамор, то две с половиной, ну ещё надо добавить триста долларов за подпись.

Егор вытащил три тысячи, кинул на стол:

– Чтобы через два дня стоял, приеду, проверю. Не будет его, самого поставлю вместо памятника, понял? Надежда Васильевна, где текст?

Та быстренько вытащила удостоверение, села и списала фамилии, имя, отчество, даты рождения и смерти. Егор взял и ткнул бумажкой в армянина.

– Сделаешь всё одним памятником, а фотографии тебе сегодня же привезут. И смотри, ара! Не играй с огнём, поставлю вместо памятника! Всё, пойдёмте Надежда Васильевна.

Сопровождаемые выскочившим из-за стола и буквально катящимся толстым круглым шариком хозяином, льстиво говорящим:

– Не беспокойтесь, уважаемый господин, будет сделано в лучшем виде.

Но Егор его не слушал. Взяв за локоть директрису, надо сказать совершенно ошеломлённую увиденным и услышанным, провёл её к машине. Там спросил:

– Вы найдёте фотографии, сможете их передать этому кладбищенскому червю?

– Да, да. Не беспокойтесь. У нас есть, остались после похорон, сегодня же пошлю кого-нибудь.

Потом озадаченно спросила:

– А Вы думаете, он сделает? Не обманет? Вы же ему такую кучу «денжищ» передали и без расписки, без документа. Вдруг сбежит?

– Никуда он не сбежит от этого бизнеса. Он столько денег выплатил крыше этого кладбища за эту должность, будет теперь сия толстая вонючка сидеть и «отбивать» эти деньги. Ну а я, всё равно проверю. Пусть только попробует надуть, ему это во много дороже обойдётся. Он, торгашская его душа, хорошо запомнил мои слова.

Далее ехали молча. Она на него посматривала, явно хотела о чём-то спросить, но почему-то не решалась. А Егор всё ещё под впечатлением от увиденных могил, под одной из которых навсегда упокоилась женщина, вошедшая светлым, чистым, ясным лучиком в его жизнь, тоже молчал. У детского дома предупредил её:

– Надежда Васильевна, обо мне никому! Ничего не знаю. Просто сказали, и сопроводила, а кто таков неведомо. Запомнили?

Она горестно закивала головой:

– Во-о, дожили, о людях, которые в наше тяжелейшее время помогают выжить детишкам, нельзя никому рассказывать!

Она снова горестно вздохнула, но вдруг подошла к нему, обняла и ободряюще сказала:

– Ты уж, Егор, держись! Что же поделаешь, время какое. Власть-то кому сейчас принадлежит? Ей плевать на народ. Жить-то всё равно надо, назло этим. Ты ещё не старый. Может когда-нибудь и наладится у тебя. Я знаю, ты Катеньку…

Тут она снова заплакала и сквозь рыдания произнесла:

– Как и мы, никогда не забудешь… Но что же делать? Уже ничего не исправишь. Ничегошеньки.

Егор скрипнул зубами, неловко погладил её по сгорбленной от горя спине, отстранился, сел в машину и резко газанул. Но быстро взял себя в руки и уже аккуратно поехал к известному кафе. Там сделал заказ и задумался. Официантка, средних лет женщина с простым типичным русским лицом «крепко сбитая», довольно быстро принесла заказ, хотела было его о чём-то спросить, но увидев его «опустошённый взгляд», мрачный вид, тихо отошла. Она решила, что у этого мужественного парня какое-то большое горе, ей стало очень жалко его, хотелось, как это принято в русском мире, поддержать, утешить, но не решалась: вдруг не поймёт, вдруг решит, что навязываюсь. Так и сдержала свой порыв.