Выбор Саввы, или Антропософия по-русски

А генералиссимус? По свидетельствам очевидцев оторвавший задницу от кабинетного кресла (на целые сутки!) лишь единожды за всю войну, чтобы побывать на фронте в августе 44-го года, под покровом темноты прибыв, подобно крысе, на одну ночь во Ржев, уже пять месяцев как освобожденный? Зачем? Пересчитать кости убитых солдат? Но для этого не хватило бы тысячи тысяч дней и ночей – всей его поганой жизни.

Написание мемуаров требовало не только терпеливого выслушивания генералов и недюжинного литературного таланта, но и кропотливой работы с архивными документами. Роясь в архивах и перелопачивая горы военных бумаг, Владимир Сергеевич пришел к окончательному, твердому убеждению – война была выиграна истинным чудом, провидением Господним, ниспосланным в души беззаветно любящих Россию русских мужиков.

А вот женщин Владимир Сергеевич Прибытков любил всегда. Преимущественно рубенсовского телосложения. Да и они его всегда любили. Редким он был синеоким красавцем. Разве можно было не любить такого? Он справедливо считал, что женщины на войне – тема малоизученная. Конечно, проявляли героизм, и раненых на себе с поля боя выносили, и трепетно впоследствии выхаживали, но главной ежеминутной мечтой для каждой из них было комиссоваться, опять-таки любой ценой. А единственной, кроме ранения, возможностью комиссоваться оставалась беременность. Выбирали кандидатов покрепче, помоложе и обращались к ним с конкретной просьбой. О пролонгации любовных отношений речи не шло. Только бы удалось задуманное. Тут уж всегда находились желающие посодействовать, и Люси-Маруси беременели без страха и упрека, лишь бы навсегда убраться из этого ада. Сколько таких детей войны бродит по земле? И у каждого имеется собственная легенда рождения, в свое время рассказанная безмужней, зато оставшейся в живых матерью.

Жена Владимира Сергеевича Галина Петровна, умершая в 2005 году, была женщиной приятной во всех отношениях – полнотелой, добродушной, на редкость хлебосольной. Сам же Владимир Сергеевич обладал нравом крутым, в выражениях особо не церемонился. Хоть и жил после смерти Галины Петровны один-одинешенек, давным-давно выпустив детей из гнезда, крепко при этом нуждаясь в общении, но соседа по лестничной клетке, пожилого генерала-гэбэшника, и за глаза, и в глаза называл исключительно мудаком.

И в его прощальных в дверях рукопожатиях с Саввой Алексеевичем, нередко сопровождающихся тряской Паркинсона, всегда ощущалась энергия до мозга костей преданного России несломленного воина.

* * *

И Сергей Яковлевич, и Владимир Сергеевич были дороги доктору. Каждый по-своему. И если существуют у людей земные привязки (а они непременно существуют), то эти два почти отлетевших на небо раритетных долгожителя стояли в первом ряду скромного списка немногих.

Глава двадцать пятая, заключительная Выбор

Обида

Звала в корабельность сосен,

Манила в бездонность неба.

И все я на свете бросил,

Последовал следом слепо.

До дрожи тебе был верен,

Верней, чем стволу ветви,

Верней соловья трелям,

Но если б не это «если»!

Едва лишь уха касалась

Властная рифмы завязь —

Меня для тебя не хватало,

Тебя изнуряла зависть.

И ты надувала губы,

Обиды буянили парус…

Наверно, смешно и глупо —

Но я с тобой не останусь.

Уйду налегке, долом,

Как в зиму бредут деревья,

Как флейта уходит в соло,

В оркестре своем изверясь…

Сосняк корабельный звонок —

Опора небесной бездне,

Негромок голос у слога,

Но новым безумьем грезит…

Торжественно в утренней выси,

И пахнет пасхальной прелью,

дождик широкой тризной

Трусит над моим апрелем.