Выбор Зигмунда

Крочифиса покачала головой, но не произнесла ни слова и уперлась взглядом в воображаемую точку на потолке. Скромность обстановки этого дома подсказала ему выбор сигары: он выбрал простую «Трабукко» и пошел к балкону, чтобы ее зажечь. Крочифиса следила за ним взглядом. Кардинал запретил ей говорить с доктором, но кардинал же не Бог, он не видит все. Искушение оказалось сильнее страха, и она заговорила.

– Вы такой образованный человек, – раздался за спиной Фрейда ее звонкий голос. – Может быть, именно поэтому вы так нравитесь маме. А вот мой отец, наоборот, был, насколько я помню, настоящим зверем.

Вот она и утолила свое желание. Крочифиса пообещала себе, что больше не скажет доктору ни слова, но через секунду скрестила пальцы, чтобы освободиться от обета.

Фрейд едва заметно поморщился в ответ на ее слова. Если отец этой девушки действительно был бездушным, как животное, дочь этим отзывом, несомненно, доказала, что унаследовала от него не только некоторое количество дерзости (что Фрейд уже заметил), но и полное отсутствие деликатности. А от Марии (доктор надеялся, что та не слышала слов дочери) Крочифиса унаследовала красоту, хотя черты лица у девушки более жесткие.

Фрейд подавил приступ кашля, чтобы не доставить удовлетворения Крочифисе. Провокация, которую сейчас устроила эта девушка, – только вершина айсберга, она лишь применила правила поведения, которым, вполне вероятно, следует в отношениях с матерью. Однако Фрейду ее выходка показалась просьбой о помощи. Он рассеянно кивнул девушке и стал наблюдать за тем, как Крочифиса наматывала пряди волос на пальцы. Этот жест – знак сексуальной доступности. Фрейд уже заметил это у некоторых своих клиенток, и зачастую сигнал был даже слишком явным. Если прибавить эту попытку обольщения к вызывающему и дерзкому поведению Крочифисы, то похоже, она находится в центре отношений преследователь – жертва и при этом играет обе роли. Это как доктор Джекил и мистер Хайд у гениального Стивенсона.

Эта ситуация трудна даже для взрослого человека, а для девочки очень опасна. Возможно также, что ее Преследователь сам жертва кого-то или чего-то, а ее поступки вызваны проблемой сексуального характера. Накануне вечером папа, выложив на стол свои карты, поступил как охотник, который выстрелил по сбившимся в кучу гусям, и теперь он, доктор Фрейд, должен сыграть роль гончего пса и поймать раненую птицу до того, как она опомнится и убежит.

– Даже запах этих макарон не может оторвать вас от ваших мыслей. Меня это почти обидело.

Фрейд посмотрел в ту сторону, откуда прозвучал этот голос, но ничего не увидел. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы глаза сфокусировались, и тогда он разглядел фигуру Марии, стоявшей перед столом с супницей в руках. Ему показалось, что он проживает хорошо знакомую сцену из другой жизни другого Зигмунда Фрейда – не сурового профессора из Вены, а мирного городского обывателя, который служит в каком-то министерстве, доволен своей маленькой жизнью и влюблен в свою жену.

Только Мария не его жена, и он в нее не влюблен – по крайней мере, не чувствует к ней той любви, которая заставляет в одинаковой степени страдать и радоваться. И все же он очарован Марией, больше он не может отрицать этого, тем более перед самим собой. И если быть вполне честным, дело не только в ее сексуальной привлекательности, которую, впрочем, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Бесполезно скрывать, что отсутствие женщины, которая была ему нужна только как средство для снятия напряжения, начинало его раздражать, и он не имел никакого желания заменять женщину мастурбацией. Хотя он во многих статьях восхвалял этот способ разрядки как разумный и полезный для здоровья, это еще не значит, что он должен применять его сам.

– Прошу прощения, Мария. Бывает, что мысли приходят ко мне в голову без приглашения, и часто это происходит в самый неподходящий момент.

– Значит, эти мысли плохо воспитаны, – ответила она.

– Вот именно. И сейчас я вышвырну их прочь хорошими пинками под зад.

Это было легко сказать, но нелегко сделать. В том числе и потому, что Мария, поставив супницу на стол, повернулась к Фрейду спиной, и поле его зрения заполнил ее зад, который ему хотелось… уж точно не пинать ногами.

Однако его эротические мысли были порождены не только формами Марии, но и приближением еды. Как будто голод и секс неразрывно связаны между собой. Любовь и Пища! Трудно представить себе большее наслаждение.

– Пахнет привлекательно, – сказал он, указывая на супницу, но думая о другом.