Выбранные места из переписки с друзьями (Часть 1)

Но почему тральщик "Валентин Пикуль" назван чужим? Тут какая-то неувязка! Пикуль-корабль такой же свой в нынешней России, как Пикуль-писатель, как его макулатурные романы, а в особенности как самый популярный из них, "Нечистая сила". Не зря же Валентин Саввич без пощады сжигал себя с двух концов - алкоголем и воркоголем. Губил свою молодую жизнь, чтобы (по слову лучшего талантливейшего поэта) "воплотиться в пароходы, строчки и другие долгие дела". И воплотился. Бессмертие ему обеспечено до тех пор, пока (говоря словами других поэтов, тоже не самых бездарных) "на всей Руси Великой жив будет хоть один антисемит".

А он будет жив. Будет жив. Долго.

сюжет пятый

Большинство героев пятого сюжета моей "переписки с друзьями" уже известны читателю, включая главного героя Дмитрия Жукова (см. сюжет второй). Теперь в центре внимания его размышления о биографическом жанре, опубликованные в двух номерах "Нашего современника" за 1979 г.* Судя по дате и по содержанию моей реплики, я ее написал после прочтения первой половины статьи Д. Жукова, не дожидаясь продолжения. Но, прежде чем знакомить читателей с этой репликой, я должен представить персонажей, появляющихся впервые.

______________ * Д. Жуков. Биография биографии. "Наш современник", 1979, №№ 9, 11.

Юрий Лощиц пришел в серию ЖЗЛ году примерно в 1969 с предложением написать биографию Григория Сковороды, украинского философа, педагога и поэта, сатирика и мыслителя, странника и моралиста XVIII века. Ничем заметным Лощиц до этого себя не проявил: работал в каком-то музее рядовым сотрудником и изредка публиковал "идейные" стихи в "Пионерской правде" и журнале "Костер". Тем не менее, его заявка была принята, книга написана и издана.*

______________ * Лощиц, Ю. М. Григорий Сковорода, серия ЖЗЛ, М., "Молодая Гвардия", 1972.

Невысокий, коренастый, с красивой окладистой бородой и выразительными глазами, Лощиц чем-то неотразимо к себе располагал. Держался он несуетно, говорил тихим ровным голосом, а больше молчал, и за этим чувствовалась уверенность человека, знающего себе цену, но не склонного ее завышать. Вскоре после выхода его книги в серии ЖЗЛ открылось штатное место редактора, и кто-то порекомендовал на него Лощица. Но вместе мы поработали очень недолго: мои дни в редакции были сочтены. Однако, и после моего ухода я продолжал в ней бывать - в качестве автора и на правах недавнего сослуживца большинства сотрудников, с которыми у меня сохранились дружеские отношения. Что касается моих отношений с Лощицем, то они были отстраненными и благодаря этому - ровными. Мы оба чувствовали, что лучше сохранять дистанцию. Это и длилось несколько лет - до нашего первого и последнего "крупного" разговора.

К изданию готовилась моя последняя книга в ЖЗЛ.* Редактором был Андрей Ефимов, мой давний друг, пришедший в серию совсем молодым и сильно привязавшийся ко мне. После того, как из редакции был изгнан Юрий Коротков и его место занял Сергей Семанов, взгляды и идейная ориентация Андрея стали меняться, а наши отношения - портиться. Мне претило его усердное стремление угождать начальству, подлаживаясь под него не только внешне, но и внутренне; ему же было непонятно и, я думаю, в глубине души завидно, что я оставался самим собой.

______________ * Резник, С.Е. Владимир Ковалевский: Трагедия нигилиста, М., "Молодая гвардия", 1978.

К указанному времени редакцию уже возглавлял ставленник Семанова Юрий Селезнев. Он писал книгу о Достоевском и пытался даже внешне походить на своего героя, что выглядело комично. В его простецком моложавом лице конфетного красавца не было и тени той углубленной мыслительной работы, с налетом трагизма, что так характерна для облика великого писателя на всех его известных портретах. Борода a la Достоевский делала Селезнева комичным вдвойне, так как выглядела бутафорской, словно приклеенной.

У Андрея Ефимова завязался тайный роман с женой Селезнева; когда это открылось, Андрей должен был уйти из редакции. Но пока тайное не сделалось явным, он из кожи лез, угождая вкусам и "патриотическим" прихотям шефа, что прямо отразилось в его замечаниях по моей рукописи.

В чем-то я шел на уступки, но короткий абзац о еврейском погроме 1881 года в Одессе решил не "отдавать". Я приводил найденное мною в архиве письмо Александра Ковалевского (известного зоолога, профессора Новороссийского университета) брату Владимиру, в котором он с возмущением сообщал о погромных бесчинствах, чему был свидетель. Ефимов хотел снять этот абзац, я отказывался. Он настаивал, ссылаясь на то, что Селезнев все равно "это" снимет. Стараясь сдерживаться, я, по старой дружбе, советовал ему не лезть поперек батьки в пекло: если Селезнев потребует этот абзац убрать, я буду объясняться с Селезневым.