Читаем Вычеркнутый из жизни. Северный свет полностью

Леонард встал и, оставив Смита одного, направился в находившийся на той же улице бар «Виктория», где заказал шотландский виски и светлое пиво «Басс». Почему-то у него из головы не выходила жена молодого Пейджа; впрочем, что ж тут удивительного: в таком городе, как Хедлстон, и посмотреть-то не на кого, если не считать нескольких проституток, с наступлением темноты появляющихся у вокзала. Да, она произвела на него впечатление. Най все дивился, почему до сих пор ни разу не видел ее. Должно быть, молодой Пейдж держит ее взаперти: наверняка ревнивец и, конечно, влюблен в нее – это видно с первого взгляда.

Най был не очень падок до женщин. Во-первых, он не доверял им. И потом, как он деликатно выражался, у него было их столько, что они давно перестали его волновать. Поэтому, хотя он и подумал о том, что такая дамочка была бы недурна в постели, она заинтересовала его не только с этой стороны. Уж очень она не похожа на Пейджей – скорее, под стать людям его типа. Он инстинктивно угадывал, что между ними есть некое родство, нечто скрытое и совершенно неожиданное.

Чем объяснить это смутное, странное ощущение? Он снова и снова задавал себе этот вопрос и не мог найти на него ответ. Он вспомнил, правда, хотя это и не могло служить разгадкой, что однажды уже испытал нечто подобное. Как-то вечером, много лет назад, когда он был еще совсем зеленым, молодым репортером, только начинавшим свою карьеру на Флит-стрит, он пошел с приятелями пообедать. Все изрядно выпили, и, когда, расставшись с ними, он направился к себе на Пикадилли, его подцепила проститутка. Они пошли в Гайд-парк, было темным-темно, и он почти не видел ее лица. Десять лет спустя, входя в автобус у вокзала Виктория, он столкнулся вдруг с какой-то женщиной. На секунду-другую взгляды их встретились, оба узнали друг друга, и он понял – не столько потому, что вспомнил ее, сколько по какому-то внутреннему ощущению, – что перед ним та самая незнакомка, с которой он был тогда близок.

Если бы Леонарду дали такое задание, он мог бы написать занятную статейку на две колонки о Фрейде и его теории, однако Най никогда не был силен в психологии, и к тому же он отлично знал, что ни разу в жизни и полсловом не обменялся с женой молодого Пейджа, а тем более и пальцем не дотронулся до нее. Но почему-то встреча с ней вызвала в нем то же самое ощущение, какое он испытал тогда, на ступеньке автобуса, – ощущение, что при каких-то обстоятельствах, не очень для него благоприятных, он видел ее раньше. Он пытался убедить себя, что это просто фантазия. Должно быть, он видел ее, когда она приезжала в Хедлстон за покупками, – ее образ запечатлелся у него где-то в глубине сознания, и теперь она представляется ему давней знакомой. И все же… все же он не был в этом убежден. Неуверенность начинала уже действовать ему на нервы, но тут в бар вошел Смит. Най молча смотрел, как он подошел к столику, сел, снял шляпу и вытер капли дождя на затылке.

– Никаких вызовов нет, – сказал он, – вот я и решил присоединиться к тебе. Питер сидит у телефона. В редакции холодно сегодня.

– Выпьешь?

– Пожалуй, да. – Он нервно облизнул губы.

Най наблюдал за ним. Он уже давно ждал этого. Он знал Смита… Видел его насквозь. Знал, что этот человек строгих правил, этот добрый христианин сдается, когда приходит беда. Вино для Смита было ядом, и потом, после каждой попойки совесть не давала ему покоя. Но дважды на памяти Леонарда он напивался до чертиков – не ради веселья, а просто потому, что иначе не мог. В Австралии, потеряв работу в «Мельбурнском эхе», он запил на целых три месяца. Два года назад, в то лето, когда от него ушла жена, он провел весь свой отпуск в одном пабе Брикстона и чуть не дошел до белой горячки. Вот почему Наю любопытно было посмотреть, что же будет на этот раз.

– Ты что пьешь? – спросил Смит.

– Виски и пиво.

– Ну а я… – Он кисло улыбнулся. – Я выпью медового эля.

«Еще держишься, дружище, – подумал Леонард. – Ну ничего, конец все равно будет тот же».

Они долго молчали. Дождь барабанил в окна. В зале было пусто. У стойки двое мужчин спорили о том, как закончится в субботу футбольный матч: каждый ссылался на таблицу первенства, опубликованную в мигхилловском «Глобусе», в которой ни тот ни другой не могли разобраться. Най попытался переключить свои мысли на Канн: ему так хотелось попасть в число обозревателей кинофестиваля, но из этого ничего не получилось, и он снова принялся думать все о том же.

– Послушай, Смит, – наконец сказал он, – ты, возможно, удивишься, но я считаю, что мы должны пойти на этот концерт.

– На какой еще концерт?

– На благотворительный, который устраивает Пейдж в субботу.

Смит вытаращил глаза на своего коллегу: Най сидел в накинутом на плечи пальто, глубоко уйдя в кресло.

– Ты шутишь!

– Не уверен. Но я за то, чтобы пойти.

– Почему?

– Да просто так, пришла в голову одна идея.

– Ох уж эти твои идеи! – Он мрачно глянул на Ная и одним глотком осушил стакан с элем. – Последняя была просто изумительна.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Большие книги

Дублинцы
Дублинцы

Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. В историю мировой литературы он вошел как автор романа «Улисс», ставшего одной из величайших книг за всю историю литературы. В настоящем томе представлена вся проза писателя, предшествующая этому великому роману, в лучших на сегодняшний день переводах: сборник рассказов «Дублинцы», роман «Портрет художника в юности», а также так называемая «виртуальная» проза Джойса, ранние пробы пера будущего гения, не опубликованные при жизни произведения, таящие в себе семена грядущих шедевров. Книга станет прекрасным подарком для всех ценителей творчества Джеймса Джойса.

Джеймс Джойс

Классическая проза ХX века
Рукопись, найденная в Сарагосе
Рукопись, найденная в Сарагосе

JAN POTOCKI Rękopis znaleziony w SaragossieПри жизни Яна Потоцкого (1761–1815) из его романа публиковались только обширные фрагменты на французском языке (1804, 1813–1814), на котором был написан роман.В 1847 г. Карл Эдмунд Хоецкий (псевдоним — Шарль Эдмон), располагавший французскими рукописями Потоцкого, завершил перевод всего романа на польский язык и опубликовал его в Лейпциге. Французский оригинал всей книги утрачен; в Краковском воеводском архиве на Вавеле сохранился лишь чистовой автограф 31–40 "дней". Он был использован Лешеком Кукульским, подготовившим польское издание с учетом многочисленных источников, в том числе первых французских публикаций. Таким образом, издание Л. Кукульского, положенное в основу русского перевода, дает заведомо контаминированный текст.

Ян Потоцкий

Приключения / Исторические приключения / Современная русская и зарубежная проза / История

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века
Искупление
Искупление

Фридрих Горенштейн – писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, – оказался явно недооцененным мастером русской прозы. Он эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». Горенштейн давал читать свои произведения узкому кругу друзей, среди которых были Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов. Все они были убеждены в гениальности Горенштейна, о чем писал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Главный интерес Горенштейна – судьба России, русская ментальность, истоки возникновения Российской империи. На этом эпическом фоне важной для писателя была и судьба российского еврейства – «тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения» (И. В. Кондаков).Взгляд Горенштейна на природу человека во многом определила его внутренняя полемика с Достоевским. Как отметил писатель однажды в интервью, «в основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».Чтение прозы Горенштейна также требует усилий – в ней много наболевшего и подчас трагического, близкого «проклятым вопросам» Достоевского. Но этот труд вознаграждается ощущением ни с чем не сравнимым – прикосновением к творчеству Горенштейна как к подлинной сущности бытия...

Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза