– Я же не виновата… так случилось… и все. Мне больше нечего сказать. Но что вы должны думать… вы-то? Вы столько для меня сделали, а я вам так отплатила! Ну как вы не хотите понять… что думать сейчас надо только о вас!
Она вдруг умолкла, поглядела на него безумными глазами и, прежде чем он успел удержать ее, вырвалась и бросилась вон из комнаты.
Генри не пытался ее вернуть. Он тяжело опустился на стул и сжал голову руками, стараясь собраться с мыслями, найти в себе силы встретить этот последний удар. «Тупик, – думал он. – Какой безнадежный тупик!» Гнев и негодование, сначала охватившие его, уже сменились жалостью. Он не винил Кору, но знал, что последствия ее поступка будут роковыми и для него, и для «Северного света».
Машинально он взял документ, который Смит оставил на столе, и рассеянно прочел его. Соглашение никак нельзя было назвать грабительским, оно было составлено самым честным образом. Смит, пытаясь хоть как-то оправдаться в собственных глазах, постарался возможно справедливее оценить имущество обеих газет и их доходы, исходя из цифры тиража за последний год. И все же, хотя с финансовой точки зрения эту сделку можно было бы назвать даже выгодной, Пейдж не обманывался относительно своего положения. У него отнимают «Северный свет». Если он откажется, прошлое и настоящее Коры, история ее жизни, соответствующим образом приукрашенная, появится под огромным заголовком на первой странице «Хроники» и остальных газет Сомервилла по всей стране.
Генри вздрогнул при одной мысли об этих страшных статьях. Как они будут издеваться над ним – поборником просвещения и высокой морали, бывшим мэром, в честь которого город собирается дать банкет, человеком непоколебимой честности и принципиальности, клеймившим коррупцию и разложение. Не пощадят они ни Алису с ее великосветскими замашками, ни Дэвида – обманутого мужа, и даже Дороти получит свою долю – нет, никому из них не удастся избежать страшного испытания. Их вываляют в грязи люди, хорошо набившие на этом руку. Для него это означает конец его деятельности, изгнание из общества. А для Дэвида… Генри было страшно даже подумать об этом: такое потрясение будет для него гибельным, оно снова столкнет его в призрачный, полный кошмаров ад, и второй раз ему уже не спастись.
А Кора? Тяжелее всего придется ей. Сознание того, что она навлекла на них беду, что ей опять предстоит переносить уже пережитые муки и унижение, только теперь в сотни раз усиленные, и что с таким трудом обретенные безопасность, спокойствие и душевный мир утрачены навсегда, – все это, несомненно, сломит ее, разобьет ей сердце. Генри вскочил и начал ходить по комнате. Он не может допустить, чтобы все это обрушилось на нее, на его семью. Придется уступить, придется отказаться от «Северного света». При одной мысли об этом он почувствовал острую боль в груди. Он пытался убедить себя, что поражение просто уязвляет его гордость, порожденную ничем не оправданной привязанностью к газете, столько лет издававшейся его семьей; он внушал себе, что он, Генри Пейдж, – просто нелепый, старомодный идеалист, который публиковал статьи, полные избитых истин, и придавал слишком уж большое значение своей роли провинциального издателя. Но ничто не помогало. Стоило ему вспомнить, какую напряженную борьбу он вел, какую трудную одержал победу, и это лишь для того, чтобы в последнюю минуту у него отняли все, – и кровь бросалась ему в голову. «Северный свет» был его наследием, его детищем, смыслом его жизни.
Подчиняясь какому-то порыву, он прошел по коридору в заднюю комнатушку, где хранились подшивки первых выпусков «Света», и стал наугад снимать их с полок. Вот 1785 год – описание первого перелета Бланшара через Ла-Манш на воздушном шаре, осуществленного в пятницу, несмотря на дурные предчувствия. А вот, десять лет спустя, – первая глава «Века разума» Томаса Пейна. Печатая это произведение в своей газете, Дэниэл Пейдж навлек на себя гонения правительства, которые в конце концов бросили тень на Питта. Вот знаменитый отчет о мятеже в Норе в 1797 году, когда Английский банк приостановил платежи. А вот номер, где помещен очерк Чарльза Лэма, присланный из Маргейта, где он собирал материал о фешенебельном курортном обществе; и еще один очерк – живое и яркое описание знаменитого митинга чартистов. Генри лихорадочно, не обращая внимания на хронологию, проглядывал пожелтевшие листы с выцветшими буквами, каждый из которых отражал какой-то момент истории Англии: Трафальгар, падение Кабула, Балаклава, покушение на королеву Викторию в 1842 году, Наполеоновские войны и страшные карикатуры на корсиканского людоеда, сообщение о смерти Браунинга и его погребении в Вестминстерском аббатстве, война в Южной Африке, сбор пожертвований в пользу солдат, начатый Робертом Пейджем… Нет, он больше не в силах читать. Застонав, Генри сжал ладонями раскалывающиеся от боли виски. «Северный свет» сам был исторической традицией. Нет, он не может уступить его тем, кто неизбежно превратит газету в бульварный листок.