Дальше сдерживать себя он не мог. Дрожа точно в пьяном угаре, он поддался искушению. Придал своим чертам безразличное выражение и подошел к Полу.
– Должен сказать, что вы хорошо себя вели сегодня днем, – сказал он, присаживаясь на ручку его кресла. – Вам, наверное, это далось нелегко. – (Пол промолчал.) – Может быть, я был несправедлив к вам вчера. – Нотка раздражения и досады закралась в голос Касла. – В конце концов, ваши дела действительно сложились из рук вон плохо. Все рушится, а тут еще полиция травит вас. Неудивительно, что вы потеряли мужество. – Он умолк и покачал головой. – Вы пытаетесь прошибить лбом каменную стену. Вот почему мне и хотелось показать вам сегодня эту милую пару. В основном, конечно, не Омэна – сейчас он просто старая, потерявшая чутье собака, хотя и бежит еще по запаху крови, а Спротта. – Касл отчетливо выговорил это имя, и его лицо потемнело, голос же, хотя он и старался придать ему оттенок иронии, стал тверд как камень. – Спротт – душа этой компании, самый отъявленный реакционер в Уортли. Каких только дел он не наделал. И всегда скрытно, из-за угла. Это он упрятал вашего отца в Стоунхис. И покуда он здесь орудует, вам отца оттуда не вызволить.
В наступившем молчании Полу привиделся Спротт – осанистый, нестерпимо самоуверенный.
А Касл, видимо, вновь обрел спокойствие и, как бы размышляя вслух, продолжил:
– О других что же говорить? Это просто глупцы. Дейл, например, – болван, погрязший в профессиональных предрассудках. Видимо, он себе внушил, что правда на его стороне. Ненавидеть такого человека значило бы унижать себя. Омэн, судья, на все смотрит чужими глазами, но Спротт… О, Спротт – дело другое. Умен как дьявол! «Где тонко, там и рвется», – решил он, с первого взгляда учуяв, до чего жидка ткань свидетельских показаний. И без оглядки ринулся вперед, разя всех и вся своим коварным словом. Спротт приговорил вашего отца к казни более жестокой, чем повешение, – погребению заживо в течение пятнадцати лет! Он, он это сделал. Он один его погубил.
Под воздействием этой неумолимой логики огонь в крови Пола запылал пожаром. Судебное дело отца предстало перед ним в отчетливой и ясной перспективе, и его, как молнией, снова озарило сознание, что за все несет ответственность Спротт. Рука Касла, ласково коснувшаяся его плеча, как бы случайно задержалась на нем.
– Я понимаю, что вы испытываете. Мне жаль вас! Но как добраться до такого человека? Он за каменной стеной.
Пол поднял голову, горящими глазами взглянул на Касла:
– Какой-то путь к нему должен быть.
– Нет, Пол… Пути туда нет, – сочувственным тоном ответил Касл; он задумался, и черты его лица исказились. – Есть, конечно, один путь… но нет, это невозможно.
Глаза Пола потемнели и странно сверкали на побелевшем лице.
– Почему невозможно?
Касл опять погрузился в раздумье, глубокое раздумье, потом, видимо, отогнал от себя осенившую его мысль.
– Нет. Вы слишком молоды. Не можете вы пойти к Спротту в дом… и свести с ним счеты…
Сказав это, он бросил быстрый взгляд на Пола, дыхание его сделалось прерывистым и частым, слишком частым для человека, настроенного спокойно и решительно. Но Пол не был в состоянии это заметить. Лицо его судорожно дергалось, когда он пробормотал сквозь зубы:
– Я пойду к Спротту, пойду непременно.
– Правда? – переспросил Касл все с той же непонятной горячностью.
Пол взглянул на него, смутно понимая, что он имеет в виду. Кровь тяжко билась у него в ушах, словно сотни молотов стучали в голове.
– Правда? – Еще более настойчиво повторил свой вопрос Касл, и Пол утвердительно кивнул. – Для вас единственная возможность добиться справедливости – это взять дело в свои руки. Никто вас не осудит. Все факты выйдут на свет. Если вы это сделаете, они не смогут дольше замалчивать случай с вашим отцом. О нем должны узнать все, все. Подумайте об этом. Чего они только не делают, чтобы избегнуть разоблачения. И в каких же они окажутся дураках… если вы на это отважитесь. Все падет на их головы, от начала до конца. И Спротт, застрельщик этого злого дела, будет выброшен из седла, прикончен, убит наповал – если вы решитесь. Он стократ это заслужил… Вот что скажут его сподвижники… Они не поставят вам этого в вину… будут всячески оправдывать вас… если вы это сделаете… если только вы решитесь…
Пол вскочил: он уже не владел собой под влиянием этих речей, виденного и слышанного сегодня в суде, а также того процесса деморализации, который вот уже десять дней совершался в нем. Молнии вспыхивали в его мозгу и тут же гасли. Он налил себе полный стакан и залпом осушил его.
– Вот, – хриплым шепотом произнес Касл, – на случай, если вас остановят… возьмите.
Это был «уэбли», черный автоматический револьвер. Но Пол не удивился. Касл молчал. И Пол молчал тоже. Касл распахнул дверь. Пол вышел. Спускаясь по лестнице, он ощущал, как эта тяжелая штука в кармане ударяет его по бедру. На улице стояла непроглядная темень.