Выдуманный Жучок

Я возвращаю игру и иду в палату. Мама спит, повернувшись к стенке. Я заворачиваюсь в своё одеяло и ложусь лицом к проходу. Кровать узкая, подростковая, но я умудряюсь повиснуть на самом краешке, чтобы между нашими спинами оставалось расстояние.

Сплю я урывками. У меня новый сосед, у него плохо с головой. В смысле, он немного «ку-ку». Всю ночь гудит, прижав к губам ночной горшок. Бу-бу-бу…

Я ворочаюсь, забыв о расстоянии между мной и мамой. Я думаю: невозможно, чтобы Саня умер. Бог не может такого допустить. Дети умирают, но только случайно — на войне. Не от болезни. Ну, хорошо, могут. Это те, про кого пишут в газетах, в интернете. А не в жизни. В моей жизни.

«Бу-бу-бу…»

Часов в пять я не выдерживаю. Заворачиваюсь в одеяло и ползу в коридор. Лягу там на пол. Ну и что, что простужусь. Зато там нет ни мамы с её расстоянием, ни завывания эмалированного горшка.

В коридоре дует. Очень сильно. Как будто открыли окно, хотя в это время никто не проветривает.

Значит, точно простужусь. Мама на себе все волосы вырвет.

В ординаторской горит свет. Там кто-то ходит. Двое.

— Ай, что же ты делаешь? — вдруг яростно шепчет Тося и подбегает к окну.

Я вздрагиваю и замечаю у окна Максима.

— Ты представляешь? — говорит мне Тося, захлопывая окно и оттаскивая Максима. — Он свой компьютер выбросил. Вот мать тебе задаст!

Лицо Максима залито слезами.

— Он… он умер, — шепчет он.

Я отступаю обратно в палату. Нет! Нет!

Дверь ординаторской открывается, на пороге Санина мама. Я снова отступаю. Она смотрит на Тосю, на Максима. Тот садится на скамейку и закрывает лицо руками.

«Так ему и надо», — думаю я. И ещё думаю: «Может, он не про Саню?»

— Иди к Саниной маме, — шепчет Жучок, — скажи ей…

— Нет, нет! — мотаю я головой. — Что я ей скажу? Не бывает таких слов, чтобы можно было утешить…

Санина мама вдруг сама идёт к нам. Очки на лбу, пучок сбился набок. Она садится на скамейку рядом с Максимом. У неё дрожат руки. Она обнимает Максима. Он приваливается к ней, как медвежонок и рыдает — громко, басом, за них двоих, за всё отделение.

— Этого не бывает, — плачет он, — дети не умирают!

Она молча гладит его по спине.

— Нет, нет, я не хочу! — кричит Максим.

«Идиот!» — хочу крикнуть я.

— Раз ты не хочешь, — тихо говорит мама Сани, — то, когда вырастешь, станешь врачом и придумаешь лекарство, чтобы люди не умирали.

Максим обрывает плач и выпрямляется.

— Как в компьютерной игре?

— Да.

Её «да» такое тихое, что похоже не на звук, а на вздрагивание неяркой лампочки на Тосином столе. Он молчит. Потом у него вырывается:

— А я… Я такое средство придумаю! Ну, лекарство! Чтобы Саня вернулся.

Снова вздрагивает неяркое «да».

Я отступаю в палату, еле сдерживая слёзы. Меня бьёт озноб. Мама. Скорее к маме, под одеяло. Я сажусь на кровать, протягиваю руку, но мама и сама разворачивается, ловит мою руку и притягивает меня к себе.

Я чувствую на лбу её тёплые слёзы. Прижимаюсь к ней изо всех сил и шепчу:

— Мамочка… милая… Когда-нибудь это кончится.

Стёпка-растрёпка и его задание

У Стёпки-растрёпки золотые кудри до плеч, как у Ивана-царевича. Стёпка боится всего: расчёски, чужих людей, белых халатов, тараканов, уколов, операции. Он и сейчас плачет: медсестра Тося бреет ему голову перед завтрашней операцией.

Мы с Аней сидим на банкетке в ванной, наблюдаем. Золотые кудри сыплются прямо в огромную ржавую ванну. Тосе неудобно: Стёпка плачет и вертит головой, она боится его порезать. Вообще-то Тосе должна помогать Лида, молоденькая медсестра, похожая на куклу «Братц» со своими чёрными навитыми кудрями и ярко накрашенными зелёными глазами. Но Лида и Тося поругались из-за банкетки.

Медсестры должны спать в коридоре на скамейке у палаты интенсивной терапии. Мало ли что случится. Сёстры всегда рядом.

Банкетки жёсткие, неудобные, и Лида уходит спать в общую хирургию. Занимает там подростковую кровать в свободной палате.

— Мы вообще не должны спать, — возмущалась Тося, — а если что, мне за тобой бежать на другой этаж?

— Да, — кивнула Лида, прекрасно зная, что Тосе проще самой справиться, чем куда-то за кем-то бежать.

Так и носится между палатами бедная старенькая Тося всю ночь одна.

— Хабалка, — ругалась Тося.

— Вот и брейте сами этого оруна! — ответила Лида и кинула машинку на скамейку.

Тося со вздохом взялась за воющего «царевича».

— Ну ладно ныть-то, — уговаривает она Стёпку, — делов-то… Отрастут.

— Я не из-за волос… Я из-за опера-ации.

— Меня девять раз оперировали, — говорит Аня, желая помочь Тосе, — и я совсем не плакала.

— А я ещё из-за Лидки. Завтра она меня повезёт на ката-алке. Она зла-ая…

— Да не злая она, — отмахивается Тося, — глупая просто.

— Нет, зла-ая… Она хотела меня машинкой подстричь.

Я молчу. Знаю, что детей бесполезно в чём-то убеждать. Они всё равно тебе тысячу аргументов в свою пользу приведут.

— Надо отвлечь, — соглашается Жучок.

— Слушай, Стёпка! — говорю я. — А ты хочешь получить задание, как тайный агент?

— Какое?

— Только задание опасное. Нужно будет рискнуть головой, — предупреждаю я.