Выдуманный Жучок

— Я под гипнозом, — говорит Вася и встаёт на ноги, — мои ноги расслаблены. И руки расслаблены. И мозги расслаблены, ничего не соображают.

С трудом передвигая ноги, он пересаживается ко мне на кушетку.

— Ты её не боишься?

— Да она сама дрыхнет, как мумия в гробнице. Гипнотерапия только на неё и действует, — говорит он обычным голосом.

— Так ты не под гипнозом?

— Не-а. Я сам кого хочешь загипнотизирую. Вот сейчас ты у меня заорёшь. Ты расслаблена?

— Ага.

— Тогда, — он снова начинает выть, — со стены спускается таракан. А ты расслаблена. Он ползёт по кушетке. А ты не можешь пошевелиться. Он заползает тебе на живот и смотрит на тебя.

Я смотрю на свой живот. Там сидит Жучок. Я понимаю: Вася его тоже видит.

— Не будешь орать? — удивляется Вася.

Я улыбаюсь. Он тоже улыбается. И вдруг мне хочется, сильно-сильно, страшно-страшно, чтобы он меня поцеловал. Он сейчас сделает это, да? Наклонится и… Анька лопнет.

Но Вася смотрит на Жучка. Я понимаю: он ему мешает.

— Уйди! — яростно шепчу я Жучку.

— Я не могу уйти, я под гипнозом, — возражает Вася, — я могу только улететь.

Он вскакивает с кровати и начинает носиться по кабинету, размахивая свободной от гипса рукой, как огромная однокрылая птица. Входит невропатолог.

— Василий, опять? — вопит она. — Ну-ка прекрати!

В коридоре она говорит маме:

— У вашей девочки очень сложный случай. Обычные методы на неё не действуют. Нужна особая методика. Эриксоновский гипноз. Завтра попробуем с утра.

— А она не сказала, я одна буду? — спрашиваю я у мамы, когда мы спускаемся к себе на лифте.

— Нет. С тобой ещё один сложный случай будет. Мальчик. Не помню, Ваня или Вася.

Я подхватываю Жучка и начинаю кружиться с ним по кабине.

— И как у тебя получается радоваться жизни в больнице? — грустно спрашивает мама. — Я лично просто больше не могу.

Двери лифта открываются. Мы сталкиваемся с Игорем Марковичем.

— Таша! — радуется он. — Как раз вас ищу. Видел ваше последнее УЗИ. Я понимаю, Таш, тебе у нас весело, но, кажется, твоей маме здесь надоело. Завтра я вас выписываю.

Мама цепенеет и застревает в дверях.

— Или, хотите, сегодня? А за выпиской через недельку, ладно?

— Спасибо, — шепчет мама.

У неё из глаз брызжут слёзы, как праздничный салют.

Через пару часов мы стоим на пороге больницы. У меня на шее — недовязанный красно-белый шарф. В руке — Жучок. Стемнело, в парке при больнице зажглись фонари. Дорожки, скованные льдом, в темноте кажутся засахаренными. Пахнет талым снегом. В приёмнике у вахтёра передают «Времена года» Чайковского.

Скоро, совсем скоро заскрипят снег и лёд под колёсами папиной машины. Мы поедем ужинать в кафе, и мама, уставшая, с тёмными кругами под глазами и ввалившимися щеками, будет храбриться и рассказывать папе только весёлое, только радостное, про то, как медсестра Лида испугалась куклы «вуду» и как я выдумала себе Жучка. А я закажу себе целую тарелку картошки «фри» и вылью туда пол пачки майонеза.

А папа будет гладить нас с мамой по рукам и что-то шептать хриплым от волнения голосом.

Впереди четыре года спокойной не больничной жизни. Вася не поцеловал меня сегодня, не поцелует и завтра. Но ведь Анька не успела довязать шарф. Значит, всё у всех только начинается.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Это снова я, Таша

Я не собиралась возвращаться в больницу. Не собиралась. По крайней мере — ещё четыре года. Катетер у шунта длинный, его должно было хватить до восемнадцати лет. В восемнадцать — последняя операция. Взрослые люди не растут так активно, как дети. Поэтому последний шунт — на всю жизнь.

Но случилось вот что. Я плавала в бассейне и поранила руку об острый выступ тумбы для прыжков. Ерунда, правда?

А в ранку попала инфекция. Рука воспалилась. Хирург в районной поликлинике промыл ранку.

К вечеру у меня поднялась температура. 37. Приехал педиатр. Назначил аспирин. 38. Приехала «скорая». Панадол. 39. Папа везёт меня в нейрохирургию. Мама говорит по телефону с Игорем Марковичем. Иногда всхлипывает. У меня кружится голова.

Шунт-инфекция. Мама винит себя. Но ведь она не знала, что инфекция, попавшая в ранку на руке, могла так быстро дойти до мозга. Папа кричит и предлагает подать в суд на врачей из нашей поликлиники. Но они, наверное, тоже не догадались, что обычная инфекция легко может стать шунт-инфекцией. В нашей поликлинике на меня вообще смотрят, как на восьмое чудо света. «Надо же, с шунтом, а выглядит как нормальная», — сказала маме педиатр при первом знакомстве со мной. «Удивительно шустро бегает ваш гидроцефал», — сказал маме невропатолог, когда мы пришли на диспансеризацию в три года.

Но маме было не до судов. У неё хватало огорчений. Игоря Марковича в ночь моего поступления не было. Засорившийся шунт пришлось удалять Александру Степановичу. Пробы от шунта он отправил на анализ. А пробы из ранки отправить забыл.

— А зачем отправлять? — спросила бабушка Насти, нашей соседки по палате.

— Если бы совпали анализы, то инфекция — из бассейна, — объяснила мама, — а теперь он говорит, что нас хирург из поликлиники заразил.

— Хочет хорошо выглядеть за чужой счёт, — вздохнула бабушка Насти.