Конечно, моим рубахам-парням я не говорил, что хочу куда-то там вознестись. Неловко. Внешне изобразил так, будто я опускаюсь. И вы знаете – удалось! Все поверили! Даже мать! Получилось блистательно. Но ликую один я. Причем редко. Чаще – смотрю на себя в зеркало… Бомж! Причем – бомж при квартире. Сплю на тюках. Так и не распаковал. Зачем? Вряд ли моя семья ко мне приедет. Разве что мама, бедная, посмотреть, что стало с ее недвижимостью, которую дали ей за безупречные годы. Лежал на нераспакованных узлах и… дочуркиными фломастерами на моих холщовых китайских брюках, закинув ногу на ногу, – писал! Что? Неважно! Стихи! Одна штанина уже вся исписана, другая – ждет.
Упиваюсь дикой свободой… как бы. Вот сегодня – метался во тьме по гнилым, склизким пустырям, как Маугли. Но только вместо дикого барса – собаки. Дождь колотил, переходящий в снег. Дважды падал. Вот так, наверное, и выронил ключ. Нет ключа! Ча-ча-ча! И теперь уже хаос, что за дверью, раем казался. Да и не будет у тебя больше ничего. Соглашайся! Все счастье твое – вот за этой халтурной дверью. На площадке маму подождать? Ну, нет! Разбежался, два шага – и плечом в дверь! И она вылетела. Легче, чем пробка! Смешно. Жалкое препятствие в моей плодотворной работе. Две фанерки, а между ними – труха. Брезгливо вынес на помойку, чтобы не отвлекала. Смешная вещь. Маме скажу – украли. Скоро обещала приехать. Порадую.
Я деловито упал на тюки, закинул ногу, фломастер схватил – и вдохновение пришло: «Нил. Нил чинил точило, но ничего у Нила не получилось. Нил налил чернил. Нил пил чернила и мрачнел. Из чулана выскочила пчела и прикончила Нила. Нил гнил. Пчелу пучило. Вечерело». На штанине писал! Эпитафия. Годится и для меня. Звонок! Хочется сказать – в дверь.
– Входите!
И даже волосы пригладил. А вдруг – чего? Представил себя глазами входящих. Бр-р-р! Мама хотела видеть меня аспирантом!.. И – вот. Валяюсь, как куль! Сердце заколотилось. Присел. Вошла женщина! О красоте не будем. Почтальон! Хорошо – не мильтон. За кражу собственной двери могут и привлечь! Такие вот мысли. Одичал тут.
– Распишитесь!
– Мама приезжает! – поделился я.
Мол, не совсем уж дикарь.
Она огляделась.
– Вот и порадуется! – усмехнулась она.
В этом не сомневаюсь. Только радость ее будет выражена в форме гнева. Оставила под моим присмотром свою недвижимость! А у нее даже двери нет.
Сидел почему-то в прихожей. Наказывал себя. По ускоренной системе. И не у кого помощи просить. Рубахи-парни? Носы зажмут. Стерильность у них там. Передовыми технологиями владеют! Костюченко? «Москвич» себе купил! Не приедет. Есть, правда, один тип, из темного прошлого. Должок за ним… Может, подумает – есть что украсть. И я разочарую его! И скажу: «Видишь, до чего я дошел? Пришла твоя пора меня выручать!..» Щемяще! «Сходи, укради дверь. Для друга. И вернись туда, где ты, возможно, и провел это время!» Гуманно! А может, и в армии служит, и наверняка и там сумел протыриться куда надо. Армия учит другу помогать. Да нет его в армии. Дисциплина не для него. Скорее – строгий режим… Куда же ты это Феку загнал? Не жалко?
С волнением шел звонить. Последняя двушка. Последний патрон… как говорится, для друга берег.
– Алло!
Сам голос свой не узнал. Охрип. Полгода не разговаривал.
– Алле-е! – именно через «е». Старуха! Соседка? А может – это его мать? И скажет сейчас страшную правду? Пусть. Все равно страшнее реальности ничего нет.
– Феоктиста можно?
– А кто это?
«Кто это» – это про меня или про него? Не знает такого?
– Шашерин Феоктист… жилец ваш!
– А его нет.
– А когда будет?
– А какая разница? – разговорилась она. – Если придет – то пьяный. Баба его не любит его!
Нелька! Он!..
– Запишите адрес… Да не его, а мой! Улица Верности, дом 16… Квартира? Семь. Жду! Приколите это на его дверь… Чем? Шилом!
Короткие гудки. Интересно – в каком образе явится? Неужели так опустился… как я? Скоро будем шамкать. Сердце ожило! Аж даже слышно его.
– Валерий! Ты жив? – мама появилась раньше, чем я думал. Быстро добралась.
– Жив, жив… – растроганно повторял я. – Ну… проходи в свою комнату!
Там дверь, к счастью, есть. Огорченная мама прошла прямо в пальто!.. И долго не выходила.
– Вот, учитесь, Нелли Викторовна, как надо жить! – услышал я наглый говорок.
Фека! Я выскочил в прихожую. Но он словно не видел меня. Может, я невидимка? Или он ослеп? Обращался исключительно к ней… Нелька! Но моего восторга никто не разделил, даже и не заметили!
– Вы всё тянетесь к роскоши, а интеллигентные люди без дверей живут, подобные мелочи их не колышут!
Сколько он еще должен куражиться? Может быть, мне уйти? Но тут открылась дверь в мамину комнату, и появилась мама, как Афина Паллада.
– Ну здравствуй, Феоктист!
– О, Алевтина Васильевна! – воскликнул он в восхищении.
Сразу прозрел, увидев фигуру… равную себе. А я так, под ногами! Но настал вдруг и мой черед.
– Так-то ты заботишься о своем друге!
– Да художественная натура, Алевтина Васильевна! – по-прежнему на меня не глядя, все-таки оценил.
– Но ты-то нормальный!