Выйди из шкафа

Лучше не бывает, милая. Я потратил половину дня на бессмысленное путешествие по задворкам области и своей никчемной жизни, чтобы выудить у матушки самую кроху нужной тебе информации. А теперь — мчать домой, рассказывать, как все прошло, виниться, что прошло не результативно. А ты будешь дуться, злиться и гримасничать. А я буду пить кипяток с лимоном, потому что я всегда пью кипяток с лимоном, когда хочу выпить водки, а водки нет. Мы вообще не держим в доме спиртного. Тебе нельзя, Миша, у тебя мать пьющая, как можно, ты же видел, к чему это приводит, Миша. Ой, да заткнись.

«В процессе», — набираю я, когда вагон причаливает к перрону, и процесс как раз-таки заканчивается.

Фото невыносимо меня мучает. Надо бы на него посмотреть. Достать, перевернуть и посмотреть. Вместо этого я выхожу на площадь трех вокзалов и присаживаюсь на бетонный бортик фонтана, накрытого после Дня города аккуратным коробом, мол, праздник кончился, расходимся, граждане, хватит любоваться красотами архитектуры, взгляните лучше, какую отменную плитку мы для вас положили. Не опять, а снова.

Мой список контактов в «Телеграме» на редкость аскетичен. Бот-переводчик. Новостной канал. Два литературных обзорщика: первый — изумительного ума девица, строчащая на все платформы сразу про книги, которые я хотел бы, да все не соберусь прочитать, второй — анонимный и такой язвительный, что я не могу отказать себе в удовольствии читать его регулярно. И все. Ни тебе дружественных чатиков, ни воздыхательных особ, которые по ночам шлют интимные фото, а к утру передумывают, оставляя после себя стыдливое «это сообщение было удалено». И никого, с кем хотелось бы выпить, отчего выпить хочется еще сильнее.

Листаю контакты и нахожу новый.

С малюсенькой аватарки на меня глядит обладатель фарфоровых мочек. Даже у серого мальчика в дутом пуховике есть жизнь, в которой точно отыщется приятель для короткой и яростной пьянки. Ну что, Тимур, любишь ролевые игры? Сегодня ты — мой въедливый редактор Перкинс, а я — красавец Томи Вулф, кажется, его играл Джуд Лоу. Да, отлично, мне нравится Джуд Лоу, а тебе придется потерпеть. Пойдем-ка выпьем с тобой, новый друг, как принято у нас, литературных трутней.

До Чистых — семь минут в потном метро. У меня еще есть время, чтобы дойти пешком. И я иду. От холодного ветра, хлещущего по щекам, свежеет в голове. И фото, по ощущениям успевшее разъесть бедро до кости, успокаивается, будто его и нет у меня в кармане. Будто вообще ничего нет.

В ресторанном дворике на Кривоколенном развесили огоньки, словно это могло доказать кому-то, что осенью тоже нормально. Что отсутствие солнца — ничего. И ветер с мелким ледяным дождем. И липкий снег. И расквасившаяся грязь под ногами. Я старательно не ведусь. Обхожу лужу, смотрю, как меркнут в ней эти самые огонечки, и наступаю в самую жижу. Носок левого кроссовка промокает. Ну, и кому чего доказал, Мишенька? Кому и чего, дружок? Прохожу мимо пахнущего тестом и сыром двора, иду дальше, заруливаю в рюмочную — стекло, деревянные столы, аккуратно сколоченные под небрежность и умело выкрашенные под старость, фикусы в гигантских горшках на полу — приходится лавировать между ними, выискивая место в глубине полупустого зала.

— Один будешь? — спрашивает бородатый тип возле лестницы.

Качаю головой, поднимаюсь на второй этаж и приземляюсь на одну из мягких зеленых подушек — такие раскиданы по всем лавкам, стиль стилем, а выпивающим гостям должно быть мягонько.

— У нас сегодня борщ классный, — продолжает все тот же бородач и нависает надо мной так, что я снова представляю, как тянутся ко мне чужие сухие губы. — Принести?

Есть не хочется, но я соглашаюсь. Тип уходит, унося с собой и бороду, и губы, и вскоре возвращается с эмалированной кружкой на жестяном подносе.

— У нас сегодня друг из Киева за стойкой, это настоящий украинский борщ, прикинь! — восторженно выдает он и ставит передо мной кружку.

Внутри лениво плещется раскаленное свекольное варево с жилками сала. К горлу подступает тошнота, но я креплюсь, выдавливаю улыбку, даже ложку беру недрогнувшей рукой. Бородач смотрит выжидающе.

«Спасибо, если вы мне понадобитесь, я вас позову», — хочу сказать я, но не говорю, а зачерпываю гущу и тащу ее в рот.

Борщ горячий и жирный, соленый, но сладковатый от проваренной свеклы, очень густой, с толченой картошкой, он чуть горчит луковыми шкварками. Вкусный, какой же он вкусный! Дорогой Бог, если ты есть, то я сегодня в твоих любимчиках.

— То-то же, — удовлетворенно кивает бородач и растворяется.

А я продолжаю есть. Ложка за ложкой, пока не вычерпываю свекольную амброзию до дна. Внутри становится тепло и сально. Сыто и как-то умиротворенно. До пяти еще полчаса, я делаю из кусочка бородинского хлеба комочек и катаю его по столу, пока выискиваю в почте рассылку с коротенькими рассказами и забавным названием, что-то про выдвижной ящичек на суржике.