Выйди из шкафа

Пахнуло вчерашним луком. Тим отстранился, но кивнул.

— Взорвется скоро, — трагично закончил мужчина. Откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

Тим вскочил и встал у дверей. Его покачивало вместе с вагоном, со всем его шипением и скорым взрывом. Казалось, что это не раздолбанное метро дало сбой, а в самом Тиме что-то надломилось и несется теперь через темный перегон к раскаленной вспышке. Тим выскочил на перрон, стоило дверям разъехаться, растолкал пассажиров, рванул к эскалатору и пронесся по нему вверх, хотя в боку тут же начало противно колоть.

Ельцовой не было в сети уже сорок минут. Это могло означать только две вещи — либо деканский дрищ задушил ее в объятиях, расчленил и теперь закапывает в университетском скверике, либо повел пить красное сухое и оказался не так уж и плох. Оба варианта вызывали в Тиме тревожные копошения, но он старательно отгонял их как несущественные. Существенное ждало в профессорской квартире, до него еще нужно было дойти, прошагав через аллейку. На стыки плиток Тим больше не смотрел. Не было на его пути столько плиточных дорожек, чтобы собрать клубок неприятностей, который прицепился и все никак не желал отлипать.

— Мне вот это, пожалуйста, — попросил Тим в аптеке, не взявшись произносить вслух мудреные названия, нацарапанные фельдшером.

Усталая тетка в белом покивала, скрылась в подсобке и тут же вернулась обратно.

— Две тысячи восемьсот пятьдесят рублей, — сказала она, расторопно сканируя штрихкоды на коробочках.

Тим приложил к терминалу оплаты телефон, дождался характерного писка. Тревожный гул немного стих. Если назначенные фельдшером спасительные таблетки не пришлось искать по десяти аптекам, знакомым бабушкиным врачам и звонкам в министерство здравоохранения, значит, ничего страшного, их часто берут, уносят по стариковским квартирам, пьют годами и топчутся себе дальше, не переживайте, Тимур, не страшно, еще аскорбинку возьмите. И гематоген.

— И гематоген, пожалуйста.

Тим вышел из аптеки, разорвал упаковку батончика, укусил — давно забытый привкус крови со сгущенным молоком тут же наполнил рот. Тим пожевал, наклонился над урной и сплюнул, бросил остатки туда же.

— Пить надо меньше!

К лестнице, ведущей в аптеку, подковыляла старуха с модной нынче авоськой. Она смотрела на Тима с неподдельным отвращением, будто бы он подрочить присел.

— Понарожали алкашей, в армию идти некому, — не унималась бабка, начиная воинственно махать авоськой.

Тим попятился. Поворачиваться к бабке спиной было страшно. Та еще немного постояла, злобно пыхтя, но остыла и принялась медленно взбираться по ступеням. Тим прижал к себе пакет с лекарствами и зашагал к дому Данилевского. Сумасшедший день набирал обороты, и психи, которые встречались Тиму на пути, только подтверждали — это все Шифман. Не ретроградный Меркурий, не стыки излюбленных москвичами плиток, не кара небесная, опущенный на голову Тима за излишнюю любовь к праздности, прелюбодеянию и бабушкиным фикусам. Нет — Шифман притянул неприятности, сгустил краски, сбил с толку. Шифман с его россказнями. Взять бы да выкинуть из головы. И руки еще эти. Искусанные пальцы, вырванные с мясом заусенцы. Входит ли в понимание писательского перформанса подобный селфхарм? Или нет ничего необычного в кровавых ошметках, если имеешь дело с психом, которого растили девочкой в белых гольфах?

— Что это вы вернулись, Тимур? — удивился Данилевский и застыл в дверях, не позволяя пройти.

Тим не стал открывать свои ключом. Решил, что позвонить будет правильнее, нечего лишать старика остатков независимости. Но пока ждал, прислушиваясь к медлительному шарканью в коридоре, успел измучиться от липкого предчувствия беды. За пару часов, что они не виделись, Данилевский стремительно постарел — углубились морщины, набухли мешки под глазами. Тим замер в нерешительности — то ли подхватывать под руку и тащить к дивану, то ли с порога вызывать врача.

— Как же ваша служба? — Старик оперся рукой на стену, его покачивало.

— От вас сегодня поработаю, — ответил Тим, не зная, с чего начать. — Как вы?

— Слабость, но терпимо. — И поджал губы, всем видом показывая, что разговор продолжать не будет. — Проходите, если уж решили. Но я в трудах, хочу закончить ближе к вечеру.

Тим покивал, разулся, но остался в куртке. Прошел в кухню, вытащил из коробочек таблетки, старательно прочитал правила приема, потом еще раз, выдавил нужное количество и пошел к Данилевскому, как идут сдавать безнадежный экзамен — полностью отдавшись на волю случая.

Старик сидел спиной к двери. С его стола нападало бумаг, но он и не заметил этого. Ножки стула придавливали к полу какую-то рукопись. Захотелось подсмотреть, что в ней. Тим себя одернул. Очень вовремя, библиофил ты хренов, говори давай.

— Григорий Михайлович, — позвал он, оставшись на пороге.

Данилевский вздрогнул, выронил ручку, но успел поймать ее на лету. Это приободрило Тима: видишь, координация отличная, а ты — паникующая курица.

— Я же просил меня не отвлекать, — недовольно проскрипел старик.

— Выпейте таблетки, пожалуйста, — попросил Тим и подошел к столу.