Выйди из-за тучки

— Время там другое показывается. На несколько минут будто открывается окно в прошлое. Но я про наше Куделино… тут не гниет дерево. Цвет стен видела? Дело не только в том, что из хорошего северного леса ставили — из того, что зимой заготавливают и морозом сушат. Оно здесь само собой консервируется и со временем начинает отливать благородным серебром. Но это так… я не только про это. Тут люди не пьют.

Я посмотрела на стопочки с домашним вином, что ждали своего часа на столе перед нами. По одной мы уже выпили, и тетя опять налила под самый верх. Она проследила мой взгляд и хмыкнула:

— Я для себя и самогон понемножку варю — на мисочку. И на дикой малине настаиваю. Без рюмочки уже бывает и не заставить себя покушать. Но это не то, Ань. У нас не пьют.

— Вы про алкоголизм? — озарило меня.

— А про что же еще? И еще есть особенность — людские таланты тут раскрываются. Как растение, которое идет в рост, когда его пересадят из плохой земли в хорошую, так и для человеческой души здесь настает благодать. Люди живут открыто, в полную силу и с удовольствием.

— Это никакая не мистика, — прошептала я, — это благоприятный социальный микроклимат. Не нужно придумывать антинаучные свойства просто приятному для проживания месту. Коренные северяне вообще отдельный случай, с ними любой оттает душой.

— Вот же Фома… — тихо засмеялась она, — а еще живут тут долго… Мой Ваня старше меня больше чем на десяток лет, и ушел почти в девяносто. Много ли мужиков у нас доживает до такого срока? А тут все долгожители — и местные, и пришлые что надолго осели здесь. А когда все же умирают, то сразу — минуя затяжные болезни и старческую немощь. Есть еще много чего… Вот сходим на кружания и ты сама заметишь.

Если нет дождя, то летом по субботам всегда собираются, а в другое время — смотря по погоде. Я к чему завела про всю эту мистику? Мы Веру тут подлечим, а заодно и Юру. Тоже не молодой уже. Поспрашиваем у наших медиков — что из местного есть от гипертонии? Я вот уже столько лет сердце так поддерживаю. Понятно, что когда-нибудь все равно откажет, но ты глянь — мне девятый десяток, а я совершенно самостоятельный человек, Анечка. Не валяюсь по больницам, сама обихаживаю и себя, и дом, и огородик… Ну, давай, что ли, за наше здоровье? Чтобы оно у нас было…

Мы выпили еще по одной рюмке вина из черной смородины, а потом я перемыла стопочки и тарелочки и ушла спать. Мы с сыном спали на широченной кровати вдвоем. Поздно ночью, когда я вдруг просыпалась, как от толчка и вспоминала… Ночью почему-то всегда вспоминается особенно… ярко, что ли? Более остро и трагично. Уснуть потом долго не получалось. И тогда я подползала ближе к тихо сопящему Вовке. Обнимала его поверх простынки и нюхала волосы, вдыхая нежный детский запах, слушала дыхание. Как можно было отказаться от этого, уйти даже ненадолго? Я ничего не понимаю… Ну ладно — я. Это еще можно понять. Но Вовчика я не прощу. Этих его слезок, его детского и такого взрослого понимания. А я больше плакать не буду. Зачем же увлажнять глазки лишний раз, стоит ли он того?

За все то время, что мы провели в отпуске, я не плакала больше ни разу. Это ли не мистика? А ведь я знала, что где-то там по моему поручению юрист ведет бракоразводный процесс.

ГЛАВА 18

Когда, стараясь говорить спокойно, я объявила в тот вечер, что в ближайшее время подаю на развод, Андрей не стал меня отговаривать или оправдываться. Он даже не задержался поговорить об этом, неловко развернулся и ушел, почти убежал — опять спешил к ней?

Поговорили мы на следующий день. Он плохо выглядел для счастливого любовника, но я уже не верила, что смогу понять его и разобраться во всем, что происходит. Просто внутренне настроилась, собралась и сказала, что второй шанс я ему давала, но бесконечно это продолжаться не может, а потому…

Мы поговорили… Вернее — говорил он, а я просто слушала, глядя на бледные завитки узора на ковре. Я до сих пор не уверена, что знаю как к этому относиться. Все равно остались неясные для меня моменты, которые я никогда не стала бы уточнять, даже если бы очень хотела этого. Но основное я поняла — все он делал правильно, но не для нас с Вовкой.

Малого забрала к себе Лена, давая нам возможность решить вопрос без помех.

Мы с Андреем сели в зале, который когда-то ремонтировали и обставляли вдвоем. Я тогда говорила, смеясь, что если мы не разведемся из-за этого ремонта, то до самой смерти будем вместе. Все здесь и сейчас так, как мы тогда захотели — песочный и бирюзовый. Краски «сильно южного» моря — бирюзовой воды и кремово-желтого песка. На эти «сильно южные» широты в настоящей жизни вход нам был заказан — не выездные. Высокие растения, подушки, тонкая ваза — сочными пятнами, как зелень в тропиках. Ничего лишнего, почти пусто… чтобы легко было поддерживать чистоту. Я села в кресло, забравшись в него с ногами, а он — на диван.

Он говорил рубленными, рваными фразами, часто замолкая, пряча глаза или потом наоборот — заглядывая в мои, всматриваясь настойчиво и требовательно: