— Да разные. Теперь, похоже, мы не пойдем в Ливерпуль. Вчера вечером слышал… — Он осекся и огляделся вокруг. — Лучше, если вы поговорите с метрдотелем, наверное, ему больше известно. Он должен прийти с минуты на минуту.
Медрано и Лопес многозначительно переглянулись и отпустили бармена. Видимо, не оставалось ничего другого, как любоваться берегами Кильмеса и вести беседу. Хорхе вернулся с сообщением, что нигде не видно ни одного офицера, а два матроса, которые красили кабестаны, по-испански не понимали.
— Повесим ее здесь, — сказал Лусио. — Под вентилятором она вмиг высохнет, а потом опять постелим.
Нора отжала кусок простыни, который только что застирала.
— Знаешь, который час? Половина десятого, и мы стоим где-то на якоре.
— Я всегда встаю в это время, — сказала Нора. — Мне хочется есть.
— Мне тоже. Завтрак наверняка уже готов. На пароходе распорядок дня совсем другой.
Они переглянулись. Лусио подошел и нежно обнял Нору, Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.
— Да, Лусио.
— Правда, ты меня немножко любишь?
— Немножко.
— А ты довольна?
— Гм.
— Не довольна?
— Гм.
— Гм, — сказал Лусио и поцеловал ее в волосы.
Бармен посмотрел на них осуждающе, но все же поспешил накрыть столик, за которым только что завтракало семейство Трехо. Лусио подождал, пока Нора усядется, и затем подошел Медрано, который ввел его в курс событий. Когда Лусио сообщил обо всем Норе, она отказалась верить. Вообще женщины были возмущены больше мужчин, словно каждая из них заранее составила свой собственный маршрут, который теперь, с самого начала, был безжалостно нарушен. Паула и Клаудиа, стоя на палубе, растерянно разглядывали индустриальный пейзаж на берегу.
— Подумать только, отсюда можно вернуться домой на автобусе, — сказала Паула.
— Я начинаю думать, что это совсем неплохая мысль, — рассмеялась Клаудиа. — Но есть тут и комическая сторона. Забавно. Теперь нам только не хватает сесть на мель поблизости острова Масьель.
— А Рауль воображал, что не пройдет и месяца, как мы будем на Маркизских островах.
— А Хорхе готовился ступить на земли, открытые его любимым капитаном Гаттерасом.
— Какой у вас прелестный мальчик, — сказала Паула. — Мы с ним уже большие друзья.
— Я рада, потому что Хорхе трудный ребенок. Уж если кто не придется ему по вкусу… Весь в меня, я этого боюсь. А вы довольны, что пустились в это путешествие?
— Довольна — не совсем то слово, — сказала Паула моргая, точно ей в глаз попала песчинка. — Скорее, я надеялась. Я думала, мне необходимо немного изменить образ жизни, так же как Раулю, и поэтому мы решили отправиться в это путешествие. По-видимому, почти у всех были подобные намерения.
— Но это не первое ваше путешествие?
— Да, я была в Европе шесть лет назад, и, по правде говоря, не слишком удачно.
— Что ж, бывает, — сказала Клаудиа. — Европа — это не только Уффици и Плас-де-ла-Конкорд. Для меня, правда, она такая и есть — ведь я живу в фантастическом мире, созданном литературой. И вероятно, мое разочарование будет куда сильнее, чем можно себе представить.
— Со мной случилось совсем другое, — сказала Паула. — Откровенно говоря, я совершенно неспособна играть роль, которую уготовила мне судьба. Я выросла в атмосфере постоянных иллюзий, веры в успех, но для меня все кончалось крахом. Стоя против Кильмеса, посреди этой реки цвета детского поноса, можно придумать целую кучу оправданий. Но наступает День, когда начинаешь сравнивать себя с древними, например с греческими, монументами… и видишь, что ты еще более ничтожен. Меня удивляет, — добавила она, доставая сигареты, — как это некоторые путешествия не кончаются нулей в лоб.
Клаудиа взяла сигарету и увидела, что к ним приближаются семейство Трехо и Персио, который приветствовал ее энергичными жестами. Начинало припекать солнце.
— Теперь я понимаю, почему Хорхе тянется к вам, — сказала Клаудиа, — не говоря уже о том, что он любит зеленые глаза. Хотя цитаты вышли из моды, вспомните фразу одного из персонажей Мальро: жизнь ничего не стоит, но ничто стоит жизни.
— А интересно, чем кончил этот герой, — сказала Паула, и Клаудиа почувствовала, как у нее дрогнул голос. Она положила Пауле руку на плечо.
— Я не помню, — сказала она. — Возможно, пулей в лоб. Но кажется, стрелял кто-то другой.
Медрано взглянул на часы.
— По правде говоря, это начинает надоедать, — сказал он. — Раз мы остались вроде одни, не послать ли нам кого-нибудь позондировать почву и попытаться разрушить эту стену молчания?