Выход

Теперь ГК готовился к тому, чтобы пустить порожняком наемников. Он держал пробирку, которую собирался ввести в систему, перед лабораторными камерами, затем подсоединил ее к катетеру и повернул клапан, чтобы запустить особое вещество. Его действия не отличались от тех, которые исследователи выполняли в отношении своих пребывающих в коме коллег, однако ощущения были совсем другие. Сейчас все ушельцы переходили Рубикон. Когда то, что они сделали, станет общеизвестным фактом, мир изменится для всех, кого они знали. Она была здесь и ничего не сделала, чтобы их остановить. Да и готов ли хоть кто-то предпринять решительные действия?

Тэм внимательно следила за действиями ученых. Выражение ее лица напоминало Ласке ту напряженную концентрацию, когда пытаешься достичь постоянно ускользающего оргазма. Это было сексуально – смесь безрассудности и трансцендентальности. Трансцендентальность – вот что это было. Другие авантюристы по-любительски волновались на пути в ревниво оберегаемые сферы богов, но ушельцы бесстрашно шагнули из мира смертных в неведомый мифологический мир.

Тэм смотрела. Смотрела и Ласка, чувствуя горячее дыхание Гретил на своей ключице, чувствуя, как волосы щекочут ее щеку. Ласка общалась с мертвой женщиной, которая вернулась из могилы и теперь больше никогда не умрет, которая теперь может скопировать себя миллионы раз, может думать гораздо быстрее и шире, чем любой человек. Она поежилась. Гретил еще сильнее прижала ее к себе.

– Я хочу уйти. – Она не собиралась говорить это вслух, все получилось само собой.

– Тогда пойдем. – Небольшая ладонь Гретил была влажной. Воздух потрескивал, как будто был пронизан электрическими разрядами.

Они начали целоваться, как только отошли от толпы. Это желание копилось в ней уже давно. Ласка целовала многих людей. Некоторых она любила, к другим относилась безразлично, третьих откровенно не любила и целовала только из скуки, растерянности или самоуничижения. Она целовала Сета столько раз, что уже считала его рот продолжением собственного, поэтому любые поцелуи стали не более эротичными, чем причмокивание губами во время еды. Она одарила Итакдалее настоящим прощальным поцелуем, долгим, засасывающим, но только потому, что это происходило на глазах Лимпопо, которая внимательно наблюдала за ними, а когда Ласка закончила, Лимпопо тоже ее поцеловала с не меньшим остервенением, но и с ироничным разъединением губ, как бы говорившим: Вот как это делают взрослые.

Поцелуи Гретил ощущались совсем иначе. Частично это было связано с тем, что она была старше всех, кого Ласка целовала раньше. Присутствие Гретил рядом также вызывало совсем другие чувства: ее телесная тяжесть и изгибы, блистательный ум и ученое равнодушие к отношениям ее тела с другими телами. Сколько раз Гретил откровенно наблюдала, как раздевается Ласка, а когда та перехватывала ее взгляд, не отводила глаз? Сколько раз Гретил раздевалась перед Лаской с той же откровенностью, укладывала свои большие груди, как будто ворочала подушки, прежде чем улечься в постель?

Их тела прижались друг к другу, Гретил чуть поддалась, но Ласка так и не смогла замкнуть руки вокруг ее талии. Она взялась за Гретил, а та сильными, мягкими руками потянула ее вверх. Ее бедро легло между ног Гретил, упершись в горячую, как у свежего хлеба, мякоть. Гретил погладила ее по волосам, а потом повернула ее лицо с неотразимой силой. Ее рот работал вовсю, целуя рот Гретил, язык танцевал по ее губам, зубам, Ласка позволила себе застонать и полностью подчинилась напору подруги.

Другая рука Гретил мяла ее зад, а потом еще сильнее притянула Ласку к своим необъятным формам. Ласка почувствовала себя такой маленькой, словно была игрушкой, которую можно мять и подталкивать, куда только захочется Гретил, и ей это нравилось. В любви всегда есть тот, кто целует, и тот, кто подставляет щеку.

Так любил говорить Бильям. Время от времени она спала с Бильямом, как и со всей остальной группой, однако при этом в воздухе царила агрессивная разобщенность, которую они не воспринимали тогда всерьез, а в конце концов разошлись с непреходящим чувством утраты. Бильям считал ее холодной, считал это следствием фригидности и знал, что это обвинение выводит ее из равновесия, усугубляя ненависть к себе самой. Он никогда не произносил этих слов, когда она ему отказывала, конечно же, нет. Таким образом он никогда бы не смог затащить ее в постель. Нет, он сказал это, когда она согласилась и переспала с ним, когда она была особенно внимательна к нему. «В любви всегда есть тот, кто целует, и тот, кто подставляет щеку», – сказал он своим «ха-ха-нет-серьезно» тоном, когда ее язык лениво двигался вокруг его соска. Она понимала, что он имеет в виду ее, когда говорит о подставленной щеке, что вся ее забота и внимание касались ее самой, а вовсе не его.