Выход 493

Убрав шлем под мышку, Крысолов первым вошел в единственную комнатушку, вскользь осматривая на ходу ее убогую обстановку. Потемневшие от сырости стены, свисающая с потолка лампочка под самодельным абажуром из консервной жести, маленькие замызганные окошки, давно не видевшие краски, местами подгнившие, издающие запах гнили половицы — все это словно пудовая гиря на весах в противовес изящному мундиру обитателя сей комнаты. На стене несколько черно-белых фотографий в рамках: на одной, склонив друг к другу головы, стояли счастливые молодожены, на другой, строгой семейной фотографии, — двое взрослых и двое детей, а на третьей, единственной цветной карточке, — усмехающееся лицо девочки, слегка наклоненное к цветам, которые она держала в руках. Из мебели в комнатушке были лишь стол с четырьмя стульями, небольшой комод, над которым высились слегка покрывшиеся пылью горы книг и газет, одежный шкаф с перекосившимися дверцами и узкая железная кровать с кое-как наброшенным на нее старым голубым покрывалом и твердой подушкой в углу. Особняком, как раз под окнами, взгромоздился имеющий форму фортепиано пульт с несколькими телефонными трубками, множеством цветных лампочек, кнопок и тумблеров. Надписи над кнопками давно стерлись, оставив на железных табличках лишь обрывки непонятных буквосплетений. Сверху на нем стоял маленький телевизор, направленный экраном к кровати, а в углу комнаты, между кроватью и комодом, сыто потрескивая угольками, разогревала поставленный на нее чайник старенькая буржуйка.

Они расселись кто на стулья, кто на кровать, и в комнатушке сразу же стало как-то темно и полно, будто только что пустовавший вагон под завязку заполнили пассажиры. Это создавало одновременно и уют, и неловкость.

— Я прошу прощения за беспорядок, — сказал старик, садясь напротив Секача на вытащенную из-под кровати табуретку. — Все никак не найду время тут прибраться. Ну, давай сюда свою руку.

Тот послушно протянул ему широкую, залитую кровью ладонь с разрезом, ровно протянутым по линии жизни, и вопросительно посмотрел на Крысолова. Кирилл Валерьевич лишь подернул губами, мол, хрен его знает, делай что говорят.

Старик внимательно осмотрел рану, затем потянулся к комоду, извлек из верхнего выдвижного ящика аптечку и, плеснув себе в ладонь спирта, принялся растирать руки.

— Чего приуныли, молодцы? Расскажите старику, куда хоть путь держите-то? — Его лицо, широкое, открытое, густо покрытое бороздами морщин, растянулось в приязненной улыбке, и у сталкеров немного отлегло от сердца. Его вид не вызывал у них и изначально опаски за его психическое состояние, но все же было в нем что-то, что настораживало. Но все подозрения отпали, как только он сделал это — если человек не утратил способность искренне, благожелательно улыбаться, значит, он еще человек.

— В Харьков, — коротко ответил Крысолов, наблюдая за тем, как старик с щепетильностью хирурга приступает к обработке раны.

— В Харьков? — переспросил он. — Далеко. Надеюсь, не будет наглостью, если я спрошу зачем?

Крысолов тяжко вздохнул, нахмурился:

— Длинная история. В двух словах и не расскажешь.

— Понимаю. — Он удовлетворенно кивнул, будто ожидал именно такого ответа. — Сейчас не лучшее время для задушевных бесед. Но все-таки есть пара минут, — кивнул он на руку Секача, — пока я его перевяжу. Или предпочитаете помолчать? Да вы снимайте эти баллоны, в плечи же небось жмет?

Жмет — не то слово, — хотел сказать Крысолов, но вместо этого лишь зашуршал лямками, отстегивая баллонное оборудование для резака и отставляя его подальше.

— Люди из Харькова в помощи нуждаются. Гонца прислали. Вот мы в разведку и вышли, — пробубнил Секач, решивший, видимо, таким образом отблагодарить старика за медицинское вмешательство. — Поможем ли чем, еще не знаем, а кое-какое оружие и пищу для них везем. На месте, как говорится, разберемся, что там к чему. Может, к себе их заберем.

— Благородная цель, — повел подбородком старик. — Мало осталось людей, которые могли бы вот так. Сейчас каждый за себя. Кто-то будет издыхать от голода, а кто-то рядом обжираться и куском крысиного мяса не поделится. Мы превращаемся в существ ниже, чем животные.

— И часто приходится людей здесь видеть? — тут же задал Крысолов вопрос, который волновал его в последнее время даже больше, чем судьба экспедиции.

— Нет, теперь уже не часто. Да и на людей они, честно сказать, мало похожи. — Все трое затаили дыхание, зная, какой истинный смысл может скрываться в этих словах. — Сгорбленные, ссутуленные, как неандертальцы, ей-богу. Правда, еще в одеждах, а не в набедренных повязках.

— А общаться вам с ними давно случалось? — вытянул шею Крысолов.