Выход 493

Секач с Леком обменялись непонимающими взглядами и, следуя примеру Крысолова, полезли в окно.

Внутри удивительный, образцовый порядок. Небольшой прямоугольный зал. Белые, магически посверкивающие блестками обои. Серебристые шторы. Десятка два квадратных столиков, накрытые скатертями с вышивкой. На столах искусственные розы в тонких, высоких вазах, полные потемневших бумажек салфетницы, перечницы и солонки. Во всем — нетронутая гармония и первозданная чистота. Ни намека на человека и его былое присутствие. Все будто приготовлено для нового поколения теми, чья плоть уже стала землей.

Крысолов неспешно направился к барной стойке. Осветил фонариком пустые ящики, кассовый аппарат, аккуратно выставленные в ряд пивные кружки, стопки и стаканы на подносах и, подняв планку, открывающую проход к таинствам стойки, оказался на месте бармена.

— Ну, чего желаете, господа? — накинув себе на предплечье серое от пыли полотенце, изобразил бармена Крысолов.

— Покрепче чего-нибудь. — Секач буравил взглядом содержимое стеллажей.

Кирилл Валерьевич взял с зеркальной полки закупоренную бутылку коньяка, посмотрел на этикетку:

— Подойдет?

— А русской у вас часом нет? — поинтересовался Секач, усаживаясь на барабанообразный стул и выкладывая свой автомат на гладкую мраморную поверхность.

— Тю, русская, армянская, перебирай мне еще тут.

Лек подкрутил светильник на среднюю мощность — не дай бог, чтобы какой-то угол в зале остался темным, — и повесил его на пустой держатель для фужеров над головой у Секача. Затем влез рядом с ним на кресло и положил руки на стойку.

— А я — что нальют, — сказал он, отметив, что большая часть бутылок на витрине либо пустые, либо в них находится желтое, непрозрачное желе, совсем не похожее на спирт.

— Вот это наш человек! — обрадовался Крысолов и подобрал под прилавком штопор. — А то русскую ему, видишь ли, подавай.

Прежде чем выбрасывать с характерным хлопком выдернутую из горлышка пропитанную коньячными парами пробку, Крысолов поднес ее к ноздрям и, закрыв от наслаждения глаза, занюхнул. Но потом, заметив взгляды готовых его задушить друзей, поспешил достать три рюмки и тщательно протереть их полотенцем. Секач с Леком следили за движениями рук Крысолова, как следят первокурсники за инструктором, проводящим разборку оружия, — внимательно, стараясь не упустить из виду ни одной, даже самой мелкой детали.

Кирилл Валерьевич филигранными движениями, расчетливо, дабы ни одна капля даром не упала на пыльную плиту, наполнил рюмки коньяком.

— За ребят, которые в пути, — поднял он свою стопку, — за наших товарищей.

— За товарищей, — в один голос подхватили сталкеры.

И вместе опрокинули внутрь себя орехово-бурую жидкость. Как один занюхали рукавом. Молодой прослезился.

— Ну что? — спросил Крысолов.

— Хорошо, — кивнул Лек.

— Градусов, правда, убавилось, но ничего. — Секач причмокнул. — Хотя не распробовал еще.

Поняв намек, Крысолов не стал дожидаться, пока во рту остынет, и сразу налил еще по одной.

— За нас, — сказал он и первым осушил свою рюмку. Сталкеры незамедлительно последовали его примеру. Спустя минут десять коньяк в бутылке плескался на дне.

— Ну, блин, вот где они? — оглянувшись на открытое окно, сказал Секач. — За это время уже сто раз можно было с того Яготина приехать.

— Не беспокойся, Сергей, приедут. Мало ли там что, — подавляя в себе тревогу, как можно спокойнее ответил Крысолов. — Да и Стахов осторожный очень, быстро ехать не будет.

— А сколько пути мы уже прошли? — спросил Лек. Веко его единственного глаза опускалось и поднималось медленнее обычного. — До Харькова еще долго?

Крысолов пошарил у себя за пазухой и вытянул из внутреннего костюма бережно сложенную вчетверо карту, развернул ее и разложил на столе.

— Треть. — Он постучал пальцем по маленькому серому многоугольнику, над которым было написано «Пирятин». — Мы здесь, — затем провел пальцем по извилистой линии и остановился на другом многоугольнике — большом, желтом, к которому примыкало много таких же линий с разных направлений. — Харьков здесь. Еще три-четыре ночи ходу. Шестьдесят до Лубнов. От Лубнов до Хорола — сорок пять, до Полтавы тогда примерно сто тридцать пять останется. А уже от Полтавы самый длинный перелет — сто восемьдесят километров фактически без населенных пунктов. Там и Харьков.

— Но ведь мы не проедем за ночь сто восемьдесят километров?

— Будет видно по загруженности магистрали. Если не будем успевать, отступим от основного маршрута. Не ссы, малой, не пропадешь.

— Ладно. Я пойду это… — неопределенным движением руки Лек указал куда-то за барную стойку.

— Давай, давай, привередник, — по-дружески хлопнул его по плечу Секач. — Хочешь культурно, значится — на унитаз?

— Да нет, просто на улицу высовываться как-то не особо…

— Только не задерживайся там, ладно? — наклонившись над стойкой, сказал ему вслед Крысолов и посмотрел на Секача. — Так, парню больше не наливать.

— А я что? — округлил глаза Секач. — Это ж ты наливаешь. Коньячок хороший, хоть и в градусах немного потерял. И чего ты стоишь, ждешь? Что, больше ничего налить нет?