Выход из кризиса есть!

Есть и другой, еще более завуалированный уровень: богатство дает доступ во властные структуры, а это обеспечивает личное влияние. В отличие от людей с улицы богатейшие банкиры вхожи в Белый дом и кабинеты сенаторов. Попав в эти кабинеты, они могут быть очень убедительными, не только из-за даров, которые предлагают, но и просто благодаря своему положению в обществе. Обеспеченные отличаются от нас с вами, и не только потому, что одеваются у лучших кутюрье. Они уверены в себе и производят впечатление людей, которые знают, что нужно делать, — это приходит вместе с успехом. Их образ жизни притягателен, даже если у вас нет намерения подражать им. Что же касается, по крайней мере, людей с Уолл-стрит, то они обычно очень умны и при личной беседе производят прекрасное впечатление.

Влияние, которое способны оказывать богачи даже на честных политиков, давным-давно сформулировал Генри Луис Менкен, описывая падение Эла Смита, который из пламенного реформатора превратился в непримиримого противника «Нового курса»: «Сегодня Эл уже не политик первого сорта. Союз с богатыми, вероятно, поколебал и изменил его. Он сделался игроком в гольф…»

Да, все это было и раньше, но политическое преимущество богачей становится сильнее, когда они еще больше богатеют. Подобное преимущество применимо не только к политике и событиям, происходящим в Соединенных Штатах. Мэттью Иглесиас из журнала «Slate», размышляя об удивительной готовности политических лидеров Европы согласиться на меры строгой экономии, выдвигал предположение о личной заинтересованности:

…

Логично предположить, что премьер-министр страны будет пытаться проводить политику, которая позволит ему переизбраться на новый срок.

Это доминирующая стратегия, причем независимо от перспектив. Но мне кажется, что в эру глобализации и объединения Европы руководители маленьких стран находятся в несколько иной ситуации. Если вы уходите с должности, заслужив уважение давосского форума, то можете занять место в Европейской комиссии, МВФ или других влиятельных организациях, даже несмотря на глубочайшее презрение собственного народа. Наоборот, такое презрение может быть плюсом. Возможно, безоговорочная демонстрация солидарности с «международным сообществом» — это именно то, чего хочет международное сообщество, и такая солидарность проявляется даже перед лицом серьезного сопротивления собственных избирателей.

Думаю, что и Брайан Коуэн, который в конечном счете привел к краху партию Фианна Файл Fianna Fáil) [24], может рассчитывать на многообещающее будущее в международных организациях, рассуждая о необходимости нелегкого выбора.

И еще одно замечание: финансовая отрасль оказывала серьезное влияние и на Демократическую партию, и на Республиканскую, но в более широком смысле воздействие огромных денег больше ощу щалось на республиканцах, которые идеологически в любом случае склонны защищать интересы 1 или 0,1 % самых богатых. Эта разница, вероятно, объясняет удивительное открытие, сделанное политологами Китом Пулом и Говардом Розенталем, которые использовали результаты голосования в конгрессе для измерения политической поляризации и различий между партиями почти за все прошлое столетие. Они обнаружили сильную корреляцию между долей в совокупном доходе 1 % самых богатых и уровнем поляризации в конгрессе. В первые 30 лет после Второй мировой войны, отмеченные относительно равным распределением доходов, также наблюдалось широкое межпартийное сотрудничество, а наличие немаленькой группы политиков-центристов позволяло принимать более или менее согласованные решения. После 1980 года Республиканская партия сдвинулась вправо — одновременно с ростом доходов элиты, — и политические компромиссы стали почти невозможными.

Это снова возвращает меня к связи между неравенством и новой экономической депрессией.