Выхода нет

В.: Я несколько лет слежу за тем, что Вы говорите. Вас можно назвать глобальным пессимистом. Учитывая ваше отношение, мне хочется спросить: почему вы не совершите самоубийство? Не могу не признать при этом, что вы очень живой человек.

У.Г.: Так как я пришел в мир не по своему выбору, не думаю, что у меня есть возможность выбрать самоубийство. Я делаю не очень умное утверждение, но все эти ярлыки, что я пессимист, а остальные оптимисты, на самом деле ничего не значат. Меня пытаются втиснуть в рамки пессимиста, нигилиста, атеиста и множество других. Как вы, например, можете называть меня богочеловеком, если я порой дохожу до того, чтобы сказать, что Бог неуместен?

Если я делаю подобное заявление, я вовсе не имею в виду, что ставлю под вопрос существование Бога. Но теологи, ведущие нескончаемые дискуссии и пытающиеся произвести на нас впечатление своим диалектическим мышлением, своими космологическими, онтологическими и теологическими доказательствами существования Бога, меня ничуть не впечатляют. Этот вопрос нас в действительности не волнует. Он потерял свое значение для нас, потому что мы используем его, чтобы эксплуатировать других. Мы используем мышление как инструмент разрушения. Нам хочется верить, что Бог всегда на нашей стороне. Во время последней мировой войны немцы заявляли, что Бог с ними заодно, а британцы утверждали, что Бог за них. И те, и другие уничтожали жизни и материальные богатства. Мы хотим, чтобы Бог все время был на нашей стороне, а мы бы Его использовали. Но все, что мы имеем в результате, – это насилие. Вера в Бога, или вера во что бы то ни было, отделяет нас от других. Когда мы обнаруживаем, что не можем навязать свою веру другим, мы прибегаем к насилию. Нам бы хотелось, чтобы все верили в одно и то же. Когда наши попытки заставить всех верить в Бога, или его отсутствие, или даже в наши политические системы, правую или левую, проваливаются, все, что нам остается, – это насилие.