Выхода нет

В.: Я начал с этого вопроса о природе, потому что в вашем утверждении я вижу глубокое понимание природы, глубокое понимание абсолютной и изначальной реальности самой жизни, которое кажется мне чрезвычайно позитивной силой и силой, действующей во благо.

У.Г.: Коренная ошибка, в какой-то момент совершенная человечеством, состоит, или состояла, или какой там будет правильный глагол [усмехается], в ощущении своей отдельности от тотальности жизни. Тогда в человеке возникло это вот «я» – сознание, которое отделило его от окружающей жизни. Он стал настолько изолирован, что это его испугало. Потребность опять стать частью тотальности окружающей жизни породила эту колоссальную потребность в высшем и совершенном. Он думал, что духовные цели, такие как Бог, истина, или реальность помогут ему вновь стать частью «целого». Но сами попытки с его стороны стать единым или слиться с тотальностью жизни лишь еще более обособляли его его. Изолированное функционирование не является частью природы. Но эта изоляция создала потребность обнаружить способы или средства того, как вновь стать частью природы. Однако мысль по своей природе способна лишь создавать проблемы и не может помочь нам их решить.

Мы будто не осознаем, что именно мысль отделяет нас от тотальности. Вера, что вот тот, кто может помочь нам быть в ладу с тотальностью, не претворится в жизнь. И вот она выдвигает всевозможные изобретательные, если можно так выразиться, идеи об озарении и интуиции.

В.: У наемного слов. У.Г.: Да, слов у нас в избытке. Знаете, говорят, что словарный запас Шекспира, этого великого драматурга и поэта, состоял всего лишь из четырех тысяч слов. Не знаю, правда ли это. Но у нас теперь множество тысяч слов. Мы создаем различные фразы, чтобы прикрыть тщетность попыток понять реальность вещей с помощью слов. Вот где настоящая проблема. До сих пор мысль не преуспела в постижении реальности, но это [мысль] все, что нам осталось. Мы не можем поставить под сомнение мысль. Мы не можем отбросить ее. Мы вроде бы и знаем, что она не может нам помочь, а только создает проблемы. Но мы не готовы выкинуть ее из головы и выяснить, есть ли другой путь, есть ли ответ.

В.: Меня поражает в Ваших высказываниях, помимо прочего, то, насколько они связаны с глубинной философией индуизма. Я имею в виду индуизм, который говорит об изначальном единстве всех явлений. У.Г.: Я ни в коей мере не трактую индуизм, ни здесь, ни в Индии. На самом деле они думают, что я не индиец. Однако индусы готовы принять [в какой-то степени] то, что я говорю. Они говорят: «То, что ты говоришь, похоже на правду, но то, как ты это излагаешь, просто неприемлемо». Они отмахиваются от меня. Но в то же время они не могут полностью игнорировать меня. Они всегда пытаются подогнать меня под свою систему координат. Если им это не удается, вся традиция, в которую они вложили умопомрачительные средства, оказывается под угрозой. Вот почему они пытаются во что бы то ни стало подогнать меня под эту систему. Ни у кого пока не получалось. Многих философов Индии спрашивали о моих высказываниях, а они знают, что могут прекрасно справиться с любой философией, с любым мыслителем, но даже им трудно вписать меня в какую-нибудь из известных им систем. Они говорят, я цитирую: «Мы не можем поместить этого человека ни в одну из известных клеток. Так что позволим птице летать».

В.: Я полагаю, что «свободный полет» прекрасно вписывается в первозданную природу. У.Г.: Ты знаешь, что означает слово «религия»?