Выхода нет

В.: Минутку, без отделения себя от окружающих вещей я чувствую, что неспособен действовать. У.Г.: Да, поэтому я и говорю, что любое действие, порождаемое твоим мышлением, или, лучше сказать, мыслью, разрушительно. Оно разрушает существующую гармонию. То, как этот живой организм функционирует, великолепно. Человеческий организм – совершенный образчик творения природы. Природа заинтересована лишь в совершенствовании вида. Но мы наложили на это идею совершенного человека, и эта идея является проблемой. Эта идея порождена допущением, что есть совершенный человек, как все эти Будды, Иисусы и прочие. Вы пытаетесь вылепить свою жизнь по образцу этих великих учителей. Вы хотите, чтобы ваше поведение было таким же, как у них. Но это просто невозможно. «Совершенного существа» вообще нет. Совершенное существо – это конечный продукт человеческой культуры, то есть существо, которое, как мы думаем, совершенно. И вы хотите, чтобы каждый был совершенен именно таким образом. Итак, возвращаясь к сути того, что я говорю, природа заинтересована только в создании совершенного вида. Она не использует шаблон. Каждый человек – это нечто исключительное и уникальное. Если существо не вписывается в систему бытия, природа отсеивает его и начинает все сначала.

В.: Но если посмотреть на семейство животных, в них тоже есть желание изменить окружающую среду в определенных рамках. Они хотят больше еды. У.Г.: Они не едят ради удовольствия. Они едят ради выживания. Вообще-то, все, что вы проецируете на животных, порождено вашими собственными измышлениями и умонастроениями. Оно порождено вашим субъективным подходом к проблеме, который тоже порожден вашей системой ценностей. Мы хотим понять животных или законы природы с мыслью о том, «что я извлеку из этого?». Мы хотим знать законы природы, только чтобы использовать их для увековечивания чего-то здесь [в человеке]. Так что мысль по своему происхождению, содержанию, выражению и также своему действию – если использовать очень резкое политическое слово – фашист по своей сути. [Смеется] У вас нет никакого способа выбраться из нее. Это [мысль] механизм, который способен поддерживать сам себя до бесконечности.

В.: Насколько я могу понять из того, что Вы говорите, мы действуем согласно системе ценностей, будь она плоха или хороша. Но Вы где-то перескочили через нее? У.Г.: Нет, не перескочил. Понимаешь, плохое и хорошее, правильное и неправильное – это не две стороны монеты, а одна и та же монета. Это как два конца спектра. Одно не может существовать независимо от другого. Когда ты покончил с этой двойственностью (я с большой осторожностью, хотя и нехотя, использую это слово), когда ты больше не вовлечен в дихотомию правильного и неправильного или хорошего и плохого, ты никогда не сможешь сделать что-то неправильное. Пока ты вовлечен в нее, есть опасность, что ты всегда будешь поступать плохо; а если и не будешь поступать плохо, то только оттого, что ты запуганный трусишка. Именно трусость породила все религиозное мышление.

В.: Вы говорили в связи с чем-то, что в гневе нет ничего плохого и что он не может причинить никакого вреда. У.Г.: Гнев – это вспышка энергии. Это как прилив и отлив в море. Проблема в том, что делать с гневом? Вопрос «Что делать с гневом?» – это нечто, привнесенное культурой, потому что общество считает рассерженного человека угрозой своему статус-кво, своей целостности.

В.: Да? У.Г.: Да, конечно.

В.: Ну, тогда Вы не угроза. У.Г.: Я не угроза. Я не угроза, потому что, видишь ли, я не могу представить возможности чего-то иного, чем это. Я не заинтересован в том, чтобы что-либо менять. Это вы все время говорите о том, как вызвать перемены. В то же время все вокруг вас и внутри вас находится в постоянном потоке. Оно постоянно меняется. Все вокруг вас меняется; но вы не хотите изменений. Понимаешь, в этом-то и проблема. Ваше нежелание меняться – это проблема, а вы называете это традицией.

В.: Это может случиться, только если то, что случилось с Вами, случится с нами… У.Г.: Со мной ничего не случилось.