Выхода нет

У. Г.: А что случится, если всё это развалится на части? Почему ты боишься хаоса, который может получиться в результате? Почему ты хочешь удержать вещи именно такими, какими они являются сейчас? Ваши гуру веками продавали вам всевозможные клеи, чтобы сохранить мир в целости. Помогли они? Если это великое наследие, которым вы все так гордитесь, произвело на свет таких чудовищ, что убивают людей во имя Бога, не кажется ли тебе, что надо выкинуть всё это великое наследие на свалку? Ты всё ещё можешь бессовестно хвалиться перед миром, что Индия — мать всех цивилизаций?

В.: Каково Ваше послание человечеству?

У. Г.: У меня нет никакого послания для человечества — я не могу помочь вам. Вы обречены. Возвращайтесь к тому, чем бы вы там ни занимались. К вашей религии, вашему гуру, вашим лекарствам, вашим утешениям. Живите в страдании и умирайте в страдании. Всё, что я говорю, не несёт никакого религиозного содержания. Я не хочу, чтобы меня окрестили религиозным учителем. Вы сначала наклеиваете этот мерзкий ярлык на меня, а потом судите мои действия в соответствии с ним. Как вы можете называть меня богочеловеком, если я говорю, что Бог неуместен? Идите к своим гуру и купите у них утешение. Мне плевать на всех этих учителей, что существовали до меня. Я собираюсь повторять это до конца своих дней. Они были мошенниками, они обманывали себя и всё человечество, и нам придётся дорого заплатить за их надувательство.

В.: Вы хотите сказать, что все лидеры человечества обманывались?

У. Г.: Привели их учения к какому-нибудь результату? Учителя человечества породили это страдание. Если человечество нужно спасать от созданного им самим хаоса, то его нужно спасать от спасителей человечества, а я не являюсь одним из них. Почему природе или некой космической силе, если таковая существует в мире, нужен кто-то в качестве инструмента, чтобы помогать другим? Ты в той же степени выражаешь эту силу. Каждая собака, каждая свинья, все, ты, я и даже Гитлер, являемся выражением одной и той же силы.

В.: Неужели Вы не видите, что разрушаете саму основу человеческой мысли? Вы отбираете у нас наше чувство цели.

У. Г.: Жизнь — это огонь. Она не терпит ничего мёртвого. А твои идеи мертвы. Они искажают жизнь. Каждая мысль по своей природе фашист — всё, порождённое мыслью, ведёт к разрушению. Сам фундамент нашей цивилизации построен на том, чтобы убивать и быть убитым — во имя Бога, которого символизирует церковь и прочие религиозные институты, и во имя политических идеологий, символизируемых государством. Человек — продукт одноразового пользования.

В.: К чему мы идём, по Вашему мнению, У. Г.?

У. Г.: Мы постепенно движемся по направлению к абсолютному краху.

В.: Короче говоря, мы обречены?

У. Г.: Нет нужды повторять очевидное. Ни аватар, ни гуру, ни богочеловек не может предотвратить этого.

В.: Существует ли такая вещь, как Ваш собственный опыт?

У. Г.: Что бы ты ни испытывал, это уже было испытано кем-то ещё. Если ты говоришь себе: «Ах! Я пребываю в состоянии блаженства!», это значит, что кто-то до тебя испытал это и передал тебе. Какова бы ни была природа посредничества, через которое ты испытываешь что-то, это опыт из вторых, из третьих, из последних рук. Это не твой опыт. Нет такой вещи, как твой собственный опыт. Такие переживания, какими бы экстраординарными они ни были, не стоят ни гроша.

В.: Но мы попадаемся на эту идею.

У. Г.: Опыт это ты.

В.: Мы хотим знать, что такое истина. Мы хотим знать, что такое просветление.

У. Г.: Вы уже знаете это. Не говорите мне, что не знаете. Нет такой вещи, как истина.

В.: Я не знаю.

У. Г.: Ты можешь лишь сказать, что существует логически установленное допущение, называемое истиной, и можешь написать книгу «Мои поиски истины», как ваш экс-президент Радхакришнан.

В.: Но у Вас же тоже были такие поиски. Они были настоящими? Вы тоже не знали, что к чему.

У. Г.: У меня всё было совершенно по-другому.

В.: Как это?

У. Г.: Меня забросили в эту среду. Я был окружён всяческими религиозными людьми. Все годы моего становления прошли в Теософском обществе. Я не общался со своими родственниками. Лидеры Теософского Общества были единственными людьми, которых я знал. Старик Дж. Кришнамурти был частью моего окружения. Это не я к нему пришёл. В каждой комнате нашего дома были фотографии Дж. Кришнамурти начиная с девяти- или десятилетнего возраста до, не знаю, сколько ему было лет. Я терпеть не мог фотографии всяческих богов и богинь.