— Ни одного бойца, кроме пулеметчиков в прикрытии. Они скоро придут тоже.
— У меня двое посланы на кладбище… — напомнил, подойдя, Гомбаш.
— Там не только из вашего взвода, — ответил Рыбин. — Тех, кто занят похоронами, заберем по дороге. Пошли!
Он круто повернулся, спрыгнул с перрона на рельсы. За ним последовали остальные.
Вскоре все — набралось не более трех десятков — подошли к стоявшему на путях паровозу «овечке» с прицепленными к нему товарным вагоном и открытой платформой. Паровоз нетерпеливо шипел и посвистывал паром.
— Грузись! — скомандовал Рыбин.
Гомбаш со своими бойцами взобрался на платформу. Там уже сидели три-четыре железнодорожника, тоже с винтовками, как и все, но кроме винтовок они были вооружены ломами, гаечными ключами, кувалдами. Пыхнув скопившимся паром, паровоз резво взял с места. Поплыли назад пути, темные очертания пристанционных построек. Но паровоз не набирал скорости.
Пройдя еще немного, состав, резко дернувшись, остановился. И тотчас железнодорожники, подхватив свой инструмент, стали спрыгивать с платформы.
— Куда вы? — спросил Гомбаш.
— Выходную стрелку ломать. Чтобы контра свои эшелоны вслед не пустила.
С платформы было видно, как позади на пути шевелятся едва различимые в темноте фигуры, глухо звякает железо о железо. Вскоре железнодорожники вернулись на платформу, состав, не набирая скорости, пошел дальше. Вот и семафор, открывающий путь к Ломску, проплыл справа, потонул во тьме. И тут же с платформы увидели, как впереди по той же правой стороне, неподалеку от пути розовеет процеженный сквозь листву слегка покачивающийся свет. По мере приближения к нему свет становился все ярче, и теперь уже можно было понять, что за деревьями — костер. В отблесках его пламени стали явственно видны между бугристыми темными стволами старых берез кресты, памятники. Вот уже виден и сам костер, и, неподалеку от него, несколько человек, торопливо орудующих лопатами. Поравнявшись с костром, состав остановился.
Люди еще энергичнее заработали лопатами. Из теплушки на откос спрыгнул Рыбин и торопливо зашагал к костру. В этот момент пламя, найдя еще не тронутые им ветви, вскинулось выше, и в его свете стала отчетливо видна желтеющая свежевзрытой глиной широкая, но невысокая насыпь над братской могилой, которую уже ровняли лопатами. Рыбин подошел к могиле. Бойцы закончили работу. Стояли, опустив лопаты. Рыбин что-то сказал. Все сняли шапки, замерли. Гомбаш встал, обнажил голову. Поднялись все, кто был с ним на платформе. Кто-то из бойцов, вздохнув, промолвил:
— Эх, братки наши дорогие…
Стоявшие у могилы надели фуражки, вскинули на ремни винтовки, до этого прислоненные к одной из берез, и, повернувшись вслед за Рыбиным, пошли к составу.
Гремели лопаты, забрасываемые на платформу, кряхтя взбирались на нее, подтягиваясь на протянутых навстречу руках, бойцы, а Гомбаш все стоял, глядя на близкое пламя костра, озаряющее шатким светом свежую насыпь братской могилы. И когда состав тронулся, Гомбаш все еще продолжал стоять, глядя на живое, колышущееся под ночным ветерком пламя костра, которое все быстрее и быстрее уплывало назад, его все чаще, все поспешнее перечеркивали, загораживали вертикальные тени деревьев, оно становилось маленькой точкой, но все еще светило, светило…
Кто-то рядом с Гомбашем тихо проговорил:
— Кончим воевать, памятник вам, товарищи, поставим. Чтоб с дороги был видный…
Глава девятнадцатая
Всю дорогу, более трех часов, Яношу не спалось. Лежал у борта платформы, закрыв глаза, пытался вздремнуть, но, убедившись, что сон так и не приходит, стал смотреть в небо, в котором проносились крутящиеся клочья паровозного дыма.
На станцию Ломск состав прибыл в час, когда появились первые признаки рассвета: ясное, без единого облачка небо становилось как бы прозрачнее и выше, ночная аквамариновая синева его медленно стекала к тому краю, где бледно, как бы прощально еще посвечивали поредевшие звезды.
На пустом перроне, где не светил ни один фонарь, находилось лишь три-четыре человека, стоявших кучкой возле дверей вокзала. В одном из них Гомбаш еще издали узнал Корабельникова — прежде всего по манере держать руки, заложив большие пальцы впереди за ремень, совсем не по-военному.
Едва состав остановился, Рыбин, перекинувшись парой слов с Корабельниковым, быстро ушел в здание вокзала. Корабельников спросил подошедших Ференца и Гомбаша:
— Вас так мало?
— Мы потеряли в Айге три четверти людей, — ответил Ференц.
— Дорого мы платим… — Корабельников оборвал себя на полуслове и сказал уже другим, деловым тоном: — Сколько всего с вами бойцов, товарищ Ференц?
— Двадцать четыре.
— Оружие?
— У всех винтовки. Два пулемета. Патронов почти нет.
— Гранаты?
— Ни одной.
— И у нас нет… Но патроны получите. А сейчас со всеми людьми садитесь в грузовик. Он на площади за вокзалом, отвезет вас на пристань.
— На пристань? — удивился Ференц.
— Да, да. Там все узнаете. Я еду с вами.