Выходим на рассвете

Эти мысли проносились в голове Рыбина, когда он торопливо шагал вдоль пути, ведущего к позициям близ восточного выходного семафора, мимо кирпичных пакгаузов. От них несло гарью, под ногами похрустывало битое стекло, вылетевшее из окон. Во время обстрела станции два-три снаряда попали в пакгаузы, начался пожар, который тушить было некогда и некому, огонь, найдя в каменных стенах пищи немного, погас сам. Но запах гари дает себя знать, возможно, внутри еще и до сих пор что-то тлеет… После обстрела белые не сделали больше ни одного пушечного выстрела. Снарядов у них мало или не хотят разрушений на станции, надеясь скоро овладеть ею?

Он на миг остановился, прислушиваясь: вперегонки захлопали винтовочные выстрелы, простучал пулемет, смолк, снова простучал… Неужели белые поднялись в новую атаку?

* * *

В эту самую минуту Гомбаш, рядом с которым за грудой старых шпал лежали Големба, Бюкаш и другие бойцы, тщательно ловил на мушку выбранную цель впереди, на поле, по которому от торчавших на нем кое-где берез уже тянулись, застилая его, предзакатные тени.

Цель — согнутая фигура в кепи, с ранцем за плечами и винтовкой наперевес — быстро перемещалась все ближе, то пропадая в тени, то возникая на светлом месте. Рядом с нею мелькали фигуры других солдат. Гомбаш целился старательно, боясь промахнуться — патронов в обрез, тех, что принес Големба, досталось каждому понемногу.

Гомбаш выстрелил и чертыхнулся — долей секунды раньше вражеский солдат, в которого он целился, шагнул вперед, в тень деревьев и как потонул в ней. «Еще один патрон впустую истратил… — с досадой подумал Гомбаш, — а сколько нам здесь придется обороняться?»

Рядом стрелял Големба, стреляли другие, но цепь чехословаков продолжала приближаться. Часто защелкали пули, полетела выдранная ими из шпал щепа — длинной очередью зашелся вражеский пулемет. Гомбаш едва успел спрятать голову — пули густо прошли над ним, смертным посвистом леденя душу.

Пулевой рой пролетел. Гомбаш тряхнул головой — в ней стоял звон. Контузия? Преодолевая неожиданное головокружение, снова изготовился к стрельбе, выглянул из-за своего укрытия. Чехословаки теперь уже не шли, а бежали ровной цепью, как на учениях. «Сейчас добегут!» — с тем странным спокойствием, которое приходит в бою в самый решающий момент, подумал Гомбаш. Где-то слева, совсем близко, оглушительно громко, словно в большой бубен, забил пулемет, наверное только-только выдвинутый на новую позицию.

Кто-то тронул Гомбаша за плечо. Он обернулся. Рядом с ним лежал связной Ференца, тяжело дышал — видно, мчался во всю мочь.

— Приказано отойти, занять позицию у пакгаузов! — передал связной. — Отход прикроют пулеметчики.

* * *

Солнце зашло. От него остались только розовые отсветы на продолговатых, похожих на перья, недвижных облаках. С остатками взвода Гомбаш занял оборону на краю станционного поселка в кирпичном пакгаузе, прижавшемся вплотную к путям. Гомбаш распорядился, чтобы все заняли позицию возле окон, подставив к ним валявшиеся вблизи пакгауза пустые бочки. В случае боя эти небольшие окошки могли служить амбразурами. Но боя, кажется, пока не предвиделось: противник ничем не проявлял себя. Устроившись у окна, в раме которого торчали осколки выбитых стекол, Гомбаш пристально всматривался в полузадернутое тенями поле перед станцией, в лесок, уже едва различимый. Чехословаки были остановлены огнем пулемета. Отошли они? Или готовятся к новой атаке? Едва ли пойдут в темноте… А за ночь, может быть, из Ломска подоспеет помощь…

Гомбаш спрыгнул вниз: потемнело, из окна ничего не разглядеть. Надо снаружи выставить наблюдателя.

Он посмотрел на своих бойцов. В полумраке белеют повязки — трое ранены, но остались в строю. В пакгаузе шестеро. А всего во взводе, считая и его, осталось девять; двоих отправил хоронить убитых. По решению взвода проводить в последний путь павших товарищей посланы один венгр и один русский.

«Может быть, Голембу наблюдателем выставить? — подумал Гомбаш. Големба сидел, прислонившись спиной к стене, покуривал, красной крохотной точкой высвечивала его цигарка. — Или Бюкаша? А остальным сказать, чтоб отдыхали, пока тихо».

— Товарищ Гомбаш!

В проеме широкой пакгаузной двери смутно темнел силуэт. Ференц!

— Слушаю, товарищ командир!

— Соберите своих людей!

— Поймите меня правильно, товарищи!.. — обратился Ференц к бойцам, когда они обступили его. Он говорил недолго. Но все поняли его, согласились с решением, которое он им объявил, согласились, как ни горько было им выслушать его.

— Соблюдайте тишину! — предупредил Ференц, выходя вместе со всеми из пакгауза. — Противник не должен догадаться, что мы уходим.

Стремительной походкой Ференц шагал вдоль пути. Остальные, вытянувшись в цепочку, спешили за ним. Гомбаш шел последним, смотрел: шесть бойцов с ним. А было во взводе, когда прибыли в Айгу, тридцать два…

Но вот и вокзал. Ни единого огонька в окнах. В тени стен, на перроне люди с винтовками. С других позиций пришли сюда раньше.

Навстречу Ференцу шагнул Рыбин.

— Привел последних, — доложил Ференц.

— На позициях никого не осталось?