Выходим на рассвете

Когда он взбежал наконец на верхнюю палубу, там оставалось уже мало людей, только в отдалении возле Корабельникова стояли вызванные им командиры. «Где же Олек? — в недоумении остановился Гомбаш. — Или мне и в самом деле показалось?»

Но тут его окликнули:

— Товарищ Гомбаш!

Он обернулся. К нему спешил Сергей Прозоров, по-походному перепоясанный солдатским ремнем с подсумками, в сапогах. Из-под сдвинутой на затылок студенческой фуражки с красным лоскутком на околыше выбивались его русые, слегка вьющиеся волосы, в руке он держал винтовку с примкнутым штыком.

— Вы здесь? — обрадованно воскликнул Прозоров. — Вот не ожидал! А мне сказали, что вы должны быть на «Ермаке». Впрочем, под конец была такая спешка, что все могло перепутаться… Оля убеждена, что вы на «Ермаке».

— Где, где она?

Прозоров схватил Гомбаша за рукав, повлек, крича:

— Оля! Оля! Нашел!

А Ольга уже шла, не шла — летела им навстречу, звонко и часто стучали по гулкой палубе ее каблучки.

— Бессовестный! — налетела она на Яноша. — Почему меня не подождал? Бессовестный! Бессовестный!.. — и, крича это, охватила его за плечи, припала… Но тотчас же оттолкнула: — Обманщик! Уехал, меня оставил! Если бы не Сережа… — она поискала глазами. Но Прозоров, только что бывший рядом, куда-то исчез.

— Я же только ради тебя… — попытался оправдаться Янош. Но Ольга гневно взглянула на него:

— Как ты мог? Как у тебя совести хватило?! — и отбежала к поручням, отвернулась. Он, смущенно оглянувшись, нет ли кого рядом, осторожно тронул ладонями ее плечи, попытался повернуть ее к себе. Но она сердито отстранилась. Янош обиженно убрал руки. Облокотился о поручни рядом, молча стал смотреть вниз, на бегущую волну. Поблизости почти никого не было. Только неподалеку на досках палубы расположились двое бойцов, оба пожилые, в пиджаках, еще не переобмундированные. Развязав заплечный мешок и разложив на тряпице хлеб и вареную рыбу, закусывали — жевали молча, сосредоточенно, и были так поглощены своим занятием, что не обращали внимания ни на что вокруг.

Янош и Ольга молчали. Он краем глаза, чуть наклонив голову, наблюдал за нею: поджала губы, глядит только вниз, крылья ноздрей вздрагивают. Он уже знал, что при всех этих признаках гнева Ольгу бесполезно в чем-либо переубеждать — только взорвется, и все. Лучше промолчать, подождать, пока остынет.

Она сама заговорила с ним. Заговорила неожиданно спокойно, почти шепотом.

— Хотел от меня избавиться, да не вышло? — Она сказала это с лукавой улыбкой, но в ее глазах еще оставалась тень непрошедшей обиды. — Ах ты глупый, глупый! Хотел меня оберечь, да? А того не подумал, что я извелась бы вся, коли б не знала, что с тобой. Да пока ты в Айге был, я места себе не находила! Просилась туда, к вам, да Валентин Николаевич не пустил…

— Слушай, Олек! — перебил он ее. — Может, тебе все-таки не ехать с нами? Будет пристань — сойдешь и вернешься…

— Ты опять за свое? — вновь полыхнули гневом ее глаза. — Не трудись! Нет, Ваня, от тебя не отстану. И весь сказ.

— Ладно, Олек, — миролюбиво согласился он. — Пусть будет по-твоему. — И осторожно спросил: — А здоровье тебе позволяет?

Она поняла его намек и его тревогу. Смущенно опустила ресницы, чему-то чуть заметно улыбнулась, посмотрела на него уже спокойным взглядом:

— Напрасно пока беспокоишься. Позволяет… — И вдруг шаловливо шепнула, приблизив губы к его уху: — Я, может, сама хочу, чтобы не позволяло, да, видно, нам пока еще отсрочка дана… — И сразу, уже деловито: — Ваня! Твой командир по-прежнему Ференц, да? Ты поговори с ним, чтобы меня к вам сестрой милосердия взяли. Или просто бойцом.

— Уж не знаю, как мне насчет тебя разговаривать…

— Так в случае чего меня выругают, не тебя… А я не боюсь! Я Валентину Николаевичу уже показалась.

— И очень он был недоволен?

— Да не шибко. Только сказал: «Не кидать же тебя за борт, как персидскую княжну!»

— Олек! Я так рад, что ты со мной! Но получается неудобно…

— А ты не переживай! — она снова хмуро сдвинула брови. — Я вообще могу здесь без тебя. Меня зачислят как бойца, и не обязательно туда, где ты. Вот и все!

Ольга сказала это серьезно, даже сердито. Но он-то знал ее характер: может через минуту-другую искренне забыть о своем недовольстве, улыбнуться, прильнуть, приласкаться. Так же, как в следующую минуту вспыхнуть, сказать что-то резкое. Он знал: лучше пропустить ее сердитое слово мимо ушей, сделать вид, что не обратил внимания, и подождать, что будет дальше, или заговорить о другом. Так он и сделал. Спросил:

— Как тебя пропустили на пароход? Ведь вокруг всей пристани оцепление. Или в нем знакомый оказался?

— Оказался! — лукаво взглянула на него Ольга. — Только не в оцеплении. Мне Сережа помог.

— Где ты его встретила?

— Он сам за мной пришел.

— Когда?