Выходим на рассвете

— Увы, юноша, свадьбе, видимо, не суждено состояться, по крайней мере, в ближайшее время… Я уже было нашел ход. Но нужный мне влиятельный человек, узнав, что речь идет о вас, мой друг, пришел в ярость. Дело в том, что в прошлом году была опубликована ваша корреспонденция о деле с фальшивыми векселями. Имя этого человека в ней вы не называли, но в деле, оказывается, был замешан его родственник. И поэтому, когда я назвал ваша имя, я услышал: «Пусть этого писаку поскорее заберут в солдаты, порядочным людям станет спокойнее». У меня есть на примете другой влиятельный человек, попробую через него…

— Благодарю, прошу, не хлопочите за меня больше! — неожиданно для самого себя вдруг выпалил Янош.

— Почему? — опешил Лошонци. — Ведь вы так хотели!

— Я и сейчас хочу. Но если все обязаны идти — почему я должен быть счастливее других?

— Ах, Янош, Янош! — улыбнулся Лошонци. — Жизнь научит вас сдерживать свои порывы. Не отказывайтесь от возможности…

— Нет, я очень прошу вас!

— Понимаю, — вздохнул Лошонци. Сам был молод… Но поймет ли вас Эржика?

Объяснение с Эржикой было более трудным, чем с ее отцом.

— Ты не любишь меня! — твердила она. — Не хочешь нашего счастья!

Как ни пытался он объяснить ей, почему решил так поступить, Эржика не хотела его понять.

И вот наступил канун дня, в который Яношу надлежало явиться на призывной пункт. Отец и мать хотели, чтобы последний вечер он провел с ними, в родном доме. Но он сказал, что должен проститься с Эржикой. Они не стали настаивать.

Семейство Лошонци провожало Яноша уже как родного. Состоялся торжественный ужин. Расчувствовавшийся адвокат то и дело наполнял бокалы, провозглашал тосты за будущее счастье молодых. А Яношу не сиделось, он думал об одном: напоследок побыть с Эржикой вдвоем.

Но вот наконец Янош и Эржика вышли в сад, окружавший дом адвоката. Уже стемнело, и сад казался непроницаемо густым. Матово светились на фоне плотной листвы уже созревшие яблоки, где-то под деревьями тревожно и монотонно трещали цикады. В воздухе стояла та прохлада, которая бывает на грани жаркого летнего дня и ночи.

В глубине сада они сели на скамейку — их любимую, под яблоней с могучей, широкой кроной. Здесь даже днем лежала тень, а сейчас, вечером, царила непроглядная, словно обволакивающая, бархатно-мягкая тьма.

Они сидели, сплетя руки, щекой касаясь щеки. Яношу хотелось обнять Эржику, но он, как всегда, робел.

Оба молчали. Грусть сжимала горло Яноша: еще час, ну два — и разлука. Неизвестно, когда они встретятся… Газеты трубят, что война закончится быстро. Россия варварская страна, где ей устоять против двух могущественных империй Европы — Германии и Австро-Венгрии… А, да что там империи! Рядом Эржика, притихшая, печальная, молчаливая. «Скверно, конечно, что я оставляю ее, — терзался Янош. — Но не могу иначе… И даже если со мной ничего не случится… Красивее Эржики нет девушки во всем Вашвараде. Конечно, за нею начнут ухаживать. И что тогда?..»

Сколько они молчали так? Лишь когда где-то поблизости хрипло прокукарекал петух, Янош встрепенулся: уже полночь, а он обещал родителям прийти пораньше!

Но что там дом!

— Ты не забудешь меня? — шепнул он.

— Никогда…

— Эржика, где ты? — послышалось со стороны дома.

— Ну вот, это мама… — Эржика отодвинулась от него. Громко откликнулась: — Я здесь, с Яношем!

— Прощайтесь, дети, уже очень поздно! Янош, ведь тебя ждут родители!

Эржика проводила его до калитки.

В светлом платье, стоящей у калитки — такой он запомнил Эржику. Такой виделась она ему ночами в бараке для военнопленных, в бессонный час. Бессонница приходила, когда особенно мучительной становилась тоска по всему родному, оставленному далеко-далеко, за бескрайними пространствами, за фронтами, за длинной вереницей дней, отделявших его от лета четырнадцатого года, когда все так резко переменилось в его судьбе только потому, что сумасбродному гимназисту в Сараеве пришло в голову выпалить из револьвера в эрцгерцога…

Как далеки сейчас те дни! Как далек милый сердцу, родной маленький Вашварад, где всем известен не только каждый человек, но и каждая собака. Родной город, родной дом… Вечно озабоченный, как прожить на маленькое жалованье, всегда о чем-то вздыхающий отец. И мать, обремененная домашними заботами, но, несмотря на годы, сохранившая девическую живость. С нею отцу легко. Она умеет и в самые печальные минуты ободрить, обнадежить. Уж кому, как не матери, горевать, что сына забирают на войну? А она старалась не подавать вида, если и плакала, то потихоньку, как-то незаметно, а когда провожали, сказала отцу: «Обожди, вернется Янош с наградами и с офицерскими звездами на воротнике — ты еще будешь гордиться своим сыном…»

Глава четвертая

Надежд матери Янош не оправдал — офицером он не стал. Но все-таки кое-какую военную карьеру сделал — в запасном полку, в Сольноке, куда попал сразу после призыва. Там, узнав, что он служил в конторе у адвоката, его назначили в полковую канцелярию писарем.