Выходим на рассвете

— Внимание! — зычным голосом объявил Бекешчабский Бегемот. — Кто не забыл, что завтра рождество Христово, послушайте господина обер-лейтенанта, — и выставил на середину прохода табурет, предварительно шаркнув по нему рукавом. Несколько солдат лениво поднялись с нар и подсели поближе. Но остальные не вняли фельдфебельскому приглашению. Бекешчабский Бегемот пошел вдоль нар, заглядывая во все закоулки барака. Он остановился возле Гомбаша, лежавшего на своем месте на нижних нарах с местной городской газетой в руках — Гомбаш старательно учился читать по-русски.

— Что вы лежите? — спросил фельдфебель. — Почему не хотите послушать слово божие?

— Слово обер-лейтенанта, вы хотите сказать?

— Это все равно!

— Ну, для меня обер-лейтенант не равен господу.

Фельдфебель отошел, зная: с этим грамотеем лучше не затевать словесного состязания. Но с тем же вопросом он обратился к солдатам, которые сидели на нарах и перекидывались в карты. Те ответили, что услышат и без отрыва от своего занятия.

— Вы скоты или христиане? — вскипел Бекешчабский Бегемот.

— Считай, что мы скоты, и оставь нас в покое, — ответил один из картежников.

— И будешь блажен! — добавил другой.

— То есть? — не понял фельдфебель.

— Блажен тот, кто скотов милует, — так сказано в библии.

— Будь моя воля, я бы вас помиловал! Насиделись бы у меня на гауптвахте!

Гомбаш оторвался от газеты:

— Мы благодарим бога, господин фельдфебель, что ваша воля в русском плену не может быть обращена в действие.

— Да? — разозлился фельдфебель. — Ну погодите, вернемся на родину, вы еще увидите, Гомбаш, какая на вас найдется управа!

— А ты нас не пугай, Бекешчаба! — вступились за Гомбаша солдаты.

— Напрасно вы ссоритесь! — послышался голос с дальнего конца нар. — Скоро рождество, и надо помнить о боге. Только он может помочь нам вернуться к нашим детям…

В конце концов в проходе собралось порядочно солдат, и Варшаньи торжественно, словно актер на авансцену, выступил из-за занавески. Он прошествовал к приготовленному для него табурету, уселся и, раскрыв евангелие, начал душеспасительное чтение, предварив его словами:

— Знаю, среди вас есть и католики и лютеране. Но все мы чтим господа Иисуса Христа, и евангелие — единая святая книга для нас всех. Оно — утешение нам в наших горестях здесь, на чужбине, источник надежд и веры в то, что мы после победы нашего оружия вернемся на родину с чистой совестью, сохранив в наших сердцах верность отечеству и присяге, данной богу и императору…

Свою душеспасительную беседу Варшаньи вел довольно долго. Наконец он закончил ее и удалился обратно за занавеску. Надев там шинель, прошествовал к выходу из барака.

На нарах разговаривали:

— Немножко от сердца отлегло, как послушал святую книгу. Дай бог доброго здоровья господину обер-лейтенанту.

— Все-таки жаль, что на нем нет божьей благодати.

— Благодати?

— Ну, которую имеют священники. Той, что дает право вести церковную службу.

— А вы думаете, обер-лейтенант и за это бы взялся?

— А что? Похоже, он настоящий богослов.

— Не богослов, а учитель физики, — поправил Гомбаш. — Я же вам говорил, это мой гимназический классный наставник.

— Такой молодой? Он всего лет на пять старше вас.

— Правильно. Он окончил университет и получил назначение в наш город. И я еще успел побыть в его учениках.

— А мы-то думали — не был ли обер-лейтенант в духовном звании?

— Почти что был, — ответил Гомбаш. — Он сначала учился в духовной семинарии, как того пожелал опекун-настоятель. Но потом умер дядя, владелец двух пивоваренных заводов и открылось завещание — по нему Варшаньи мог получить весьма кругленькую сумму, но при условии, что он будет учиться не в семинарии, а в университете: дядюшка вел разгульную жизнь и ненавидел попов. Племянник выполнил условие. Но в душе он остался таким, каким хотел его видеть опекун. Наш Варшаньи — это, так сказать, духовный пастырь не по званию, а по призванию.

— Неплохо бы нам иметь настоящего пастора…

— Увы, друзья! — Гомбаш обвел взглядом своих собеседников — их, оказывается, было уже не двое-трое, как в первые минуты, а значительно больше. — Откуда здесь взяться настоящему пастору? Вот если бы русские взяли в плен хотя одного полкового священника. Но взять в плен фельдкурата не легче, чем генерала. Фельдкураты и генералы посылают нас в бой, а сами остаются в тылу. Их не увидишь даже в обозе второго разряда.

— Что верно, то верно!

— Кто, друзья, видел фельдкурата в бою?

— Увидишь его, как же!

— Его дело — благословить тебя на убой и отпеть, когда тебя убьют.

— Генерал посылает, фельдкурат благословляет…

— Мор бы какой на них — глядишь, и война сразу бы кончилась…

— Суть не в фельдкуратах и не в генералах… — заметил Гомбаш.

— А в ком же? В министрах?

— И даже не в них. Есть повыше.

— Император?

— Еще выше.

— Господь бог?

— Чуть пониже.

— Так кто же?

— Денежные мешки, хозяева всего. Они повелевают — министры исполняют. Приказано объявить войну — объявили. А чтобы прекратить — надо сначала принудить к этому хозяев. Министры же исполнят их волю. У каждого имперского министра есть тайная веревочка, за которую его можно дергать.