Выходим на рассвете

Без фуражки Прозоров показался Кедрачеву совсем юным: светлые, как овсяная солома, слегка вьющиеся волосы, свободно рассыпавшиеся по лбу и вискам, ясные голубые глаза под чуть приподнятыми бровями, гладкие щеки, округлый подбородок…

— Знакомься. Сережа! — Ольга показала на Ефима. — Мой брат!

— Слышал о вас, — протянул Сергей руку, представился: — Прозоров!

— И я о вас от сестренки наслышан.

— Снимайте шинель, присаживайтесь к нам! — пригласил Корабельников и, когда Прозоров подсел к столу, сказал ему, показав на Ефима:

— Ввожу нашего уважаемого председателя ротного комитета в обстановку, — и продолжил: — Так вот, пока заседали господа думцы, заседали и мы, демократы разных мастей. К великому огорчению, мы, большевики, оказались на этом совещании в меньшинстве. Уж больно много нашего брата при царе в места весьма отдаленные, а то и за решетку попало, вернулись далеко не все. С дальнего Севера раньше весны, пока пароходы не пойдут, и приехать невозможно. Меньшевики и эсеры поменьше пострадали — наверное, потому обнаружилось их здесь, в Ломске, куда больше, чем нас. Понятное дело, начался у нас и на этом совещании, как это уж водится, с меньшевиками и эсерами великий спор. Они нам предложили войти в соглашение с «отцами города», чтобы, значит, и местные воротилы, и все социал-демократы трогательно объединились в одном органе власти, во «Временном объединенном комитете». Точно не знаю еще, как сейчас в Петрограде, но не думаю, что большевики там согласятся сидеть в одном органе власти с буржуазией, даже если она на то пойдет.

— А почему бы и нет? — спросил Прозоров. — Царский режим уничтожен, революция победила, и нужно объединение всех ее сил.

— Весь вопрос в том, какая революция, Сережа! Мы, большевики, за ту революцию, которая сметает всех эксплуататоров. А они пока что держат те же вожжи. Вот ваш Обшивалов, Оля, разве он от революции пострадал?

— А что ему! Ходит с красным бантом, как все, — рассмеялась Ольга. — Умора глядеть — Обшивалов в революционеры записался…

— Но позвольте, Валентин Николаевич! — возразил Прозоров. — Революция совершилась всего лишь несколько дней назад, а вы хотите сразу все перемены.

— Хочу, — упрямо сказал Корабельников. — А если их нет, значит, это еще не та революция. Царь сброшен, но у власти — буржуазия. И мы должны не поддерживать эту власть, а расшатывать ее.

— Но это все-таки демократическая форма правления.

— Так и мы, большевики, за демократическую форму. Только за другую.

— За какую?

— За ту, которая проверена еще в девятьсот пятом. Советы. Они были в Иваново-Вознесенске, в Красноярске. И сейчас созданы в Петрограде и, надо полагать, в других городах. Должны быть и у нас здесь. Только такая власть может быть подлинно демократической, истинно революционной и народной.

— Допустим, я согласен с вами, Валентин Николаевич. Однако не преждевременно ли сейчас ставить вопрос о власти Советов?..

— Даже если так. Но я не могу принять того, что мы, революционеры, должны в какой-либо форме поддерживать власть буржуазии. А наши товарищи демократы, господа меньшевики и эсеры, вчера, пользуясь тем, что нас, большевиков, было на совещании меньше, большинством своих голосов постановили войти в этот самый коалиционный комитет. Им хочется позаседать в городской думе вместе с представителями обшиваловых. Я решительно возражал. И не я один. Рыбин и многие другие. Но решение все-таки протащили. К великому сожалению, даже среди нас, большевиков, нашлись некоторые, голосовавшие за него. И теперь в ломском «временном» в умилительном единении будем сидеть мы, социал-демократы, враги буржуазии, вместе с защитниками ее интересов. Непостижимо!

— Ну что вы так расстраиваетесь, Валентин Николаевич! — Прозоров умиротворяюще улыбнулся. — Ведь никто не обвинит социал-демократов в том, что они изменили своим идеям.

— Вы так полагаете? — Корабельников прищурился усмешливо. — Не забывайте: с волками жить — по-волчьи выть. Новоявленные правители уже вовсю твердят, что войну надо продолжать. И если мы станем поддуживать в ту же дудку, от нас отвернется трудовой народ, чающий мира.

— Но ведь войну теперь действительно необходимо продолжать! Ради сохранения завоеваний революции!

— Ох как глубоко вы заблуждаетесь, Сережа, — вздохнул Корабельников. — Спорим мы с вами об этом, спорим, уже не первый раз, а вы — все свое.

— Так и вы — свое! — улыбнулся Прозоров. — Такие мы с вами, значит, упрямые люди.

— Видно, так.

— У нас в роте тоже беспрерывный спор, аж голова пухнет, — вступил в разговор Кедрачев. — Вроде и те правы, и те. И вы тоже по-разному судите. Нам бы согласно действовать, а вот как? Самое главное — как с войной быть? Мы прекратим ее, а германец?

— Надо продолжать войну для спасения революции! — пылко сказал, как отрубил, Прозоров. — Честно признаюсь, я был глуп, когда в четырнадцатом году ринулся в добровольцы, воевать за Россию-матушку, за царя-батюшку. И рад, что моя солдатчина закончилась быстро. Но теперь я готов снова пойти добровольцем!