Выходим на рассвете

— А кто его знает! Он теперь чуть не каждый день ой как поздно возвращается. У него службы стало — как у министра. Раньше одну свою учебную команду знал, а теперь — по всему городу. Но ты дождись. Он сегодня обещал пораньше прийти. Прозорову встречу назначил.

— Это какому?

— Да Сереже, студенту.

— А! — вспомнил Ефим. Как-то в разговоре Ольга упоминала об этом студенте, знакомом Корабельникова. И не только Корабельникова…

— Это который тебе книжки носит?

— Тот самый. Знаешь, сколько я его книжек перечитала? Да рассказал он мне сколько!..

— Поди ж ты! Рада, что у тебя кавалер такой образованный?

— Тебе обязательно — чтоб кавалер! Другого ты понять не можешь? Нет, братик мой любезный, Сережа не только ради моих прекрасных глаз в нашем доме бывает, — Ольга с важностью взглянула на брата.

— А из-за чего же еще?

— Секрет! — она улыбнулась. — Нет, теперь уже не секрет. Теперь можно и тебе сказать…

— А почему раньше нельзя было?

— Почему, почему… А почему ты не говорил мне, что у тебя за дела с Валентином Николаичем?.. А потому, что Валентин Николаич мне строго-настрого наказывал: ни подруге, ни брату! Чтоб до жандармов случаем не дошло. А теперь их нету.

— Каким же ты секретным делом занималась?

— К Сереже домой от Валентина Николаича записочки носила. А от Сережи — прокламации. Он их с товарищами печатал. А потом я их одному солдату передавала. Вроде как дочка повидаться к нему ходила. В запасной полк, где Сережа до того служил.

— Служил? Так он студент…

— Это он заново студент. Как войну объявили — он в первый же день в добровольцы записался. Прослужил месяца два, а потом его назад в студенты отпустили. Папаша его постарался. Он знаменитый доктор, всех начальников лечит.

— Зачем же было в добровольцы?

— Так он — с пылу. У него старший брат своей волей пошел, ну и Сережа следом. А потом, когда солдатской службы попробовал, папеньке взмолился, чтоб выручал.

— Повезло ему. Могли и на фронт закатать.

— Зачем же таких молоденьких губить… Сережа только на годок, не боле, тебя моложе. А ты уже вон сколько натерпелся…

— То я. А он, видно, беречься умеет.

— Ты про него так не думай! — обиженно сдвинула брови Ольга. — Он смелый! Третьего дня, когда тюрьму освобождали, на него тюремщик с наганом наскочил, а он не струсил, хоть с голыми руками был. Солдаты за него заступились, а то б мог и пропасть.

— Ты тоже, вижу, заступаешься. Должно, мил тебе?

— Мил? Я его уважаю.

— Не боле?

— Да ну тебя! — отмахнулась Ольга. — Я всерьез тебе говорю — просто уважаю, и все. — И тут же добавила, слегка смущенно и вместе с тем с плохо скрытой гордостью: — А вот он… — Она подвинулась ближе к брату, заговорила доверительным шепотом, хотя их никто не мог подслушать. — Ты, говорит, не такая, как все. А какая не такая? Что все другие девушки у нас на «спичке», что я… Разве что книжки читать приохотилась. Так это Сереже спасибо. А он свое: «Ты особенная…»

— И что же ты ему ответила?

— Да что? Говорю: «Вам, Сереженька, какую-нибудь образованную барышню полюбить, гимназистку или вроде того. А я что? Я девушка простая…» Только он все равно на своем стоит. Ты знаешь? Он про меня даже брату на фронт написал. А тот в ответ: «Она тебе не пара». Сережа мне это письмо показал, и заявил, что все равно при своем мнении остается. У тебя, говорит, ум и душа, а образование — дело наживное.

— Ну и что же из всего этого последует?

— Да ничего. Мне его, конечно, жалко. Я ему сказала: согласна и дальше дружить, а боле ничего.

— Парень он, похоже, неплохой. Не кружи ты ему голову.

— А я кружу? Он сам себе кружит, я в том не виноватая…

Их разговор прервался — пришел Корабельников. Увидев Ефима, он обрадовался:

— Хорошо, что пришли! Ну, как ваш комитет? Отстаиваете права солдат? Разъясняете им политическое положение?

— Отстаиваем… — Ефим рассказал, чем занимается ротный комитет, выслушал советы Корабельникова, потом сказал:

— А вот насчет политического положения — как в нем разобраться? Каждая партия — свое, и какая сейчас у нас власть — не сразу поймешь.

— Есть сообщение из Петрограда — думский комитет передал власть Временному правительству, буржуазному. Но и Петроградский Совет — тоже власть, от имени рабочих.

— А как у нас в Ломске будет?

— Совет солдатских депутатов уже есть. Идут выборы в Советы рабочих депутатов. Но нас, большевиков, в городе мало, эсеров и меньшевиков больше, а они вправо тянут, к заводчикам и купцам, которые тоже красные банты нацепили. Вся эта публика на заседании городской думы быстренько протащила решение — признать Временное правительство…

В наружную дверь постучали.

— Сережа! — вспорхнула Ольга. — Я открою.

Она вернулась вместе с высоким молодым человеком, одетым в голубоватую студенческую шинель с красной повязкой на рукаве. На голове его красовалась форменная фуражка с синим околышем, принимая которую Ольга тут же высказалась:

— Дурной. Чего форсишь в фуражечке? Еще мороз!

— А мне не холодно! — лихо заявил гость, задержав взгляд на Ольге, что не ускользнуло от внимания Ефима.