Выхожу на связь

Тоннель стал уже и ниже. По тому, как ноги стало тянуть назад, можно было догадаться, что ход поднимается, хотя и не очень круто. Жижа густела, наши ноги месили илистый слой грязи и песка. Юзеф шел теперь впереди. Сгибаясь все ниже, мы брели по обмелевшему дну, похожему на русло пересыхающего ручья. Воздух в этой темнице так давил на уши, что мне казалось, будто я оглох. Эта невыносимо гнетущая тишина иногда прерывалась пугающим шумом. С грохотом отскакивала задетая ногой консервная банка. Насквозь промокшая одежда, задевая о стену, громко шуршала.

Мы шли до того места, где в обе стороны от главного тоннеля уходили в темноту несколько широких и узких боковых ответвлений.

Юзеф остановился.

— Мы под гитлеровцами, — шепотом сказал он. — Не напороться бы на них!

Вскоре мы услышали далекие, перекатывающиеся под сводами голоса. Я остановился и выключил фонарик. Но Юзеф обернулся и успокаивающе сказал:

— Это очень далеко. Наверное, наши, из других отрядов или цивильные… Их тут должно быть много.

В одном месте свод тоннеля был продавлен и сплющен сверху, видимо, взрывом сильно углубившегося снаряда или большой авиабомбы. Нам пришлось ползти на четвереньках. Руки скользили в грязи. Хорошо еще, что здесь был подъем — будь тут пониже, пришлось бы нам возвращаться. На этой своеобразной мели табунами рыскали крысы. Они неохотно и медленно отступали под тусклыми лучами наших фонариков.

Неожиданно раздавшийся грохот оглушил нас. Казалось, что над нами с бешеной скоростью пронесся поезд. Минута тишины. Потом впереди замелькали частые вспышки, и тот же грохот снова пронесся над самой головой. По вспышкам я понял, что это бьют из пулемета. Третья очередь прозвучала уже много глуше. Мы ничком лежали в ледяной грязи, выключив фонарики.

— Это гитлеровцы, — донесся из темноты осторожный шепот Юзефа. — В обе стороны вдоль по трубе стреляют. Спустили в смотровой колодец пулеметчика. Надо его снять!

Мы долго ползли в кромешной тьме — ползли медленно, с частыми остановками, напрягая слух до звона в ушах. Еще дважды над нашими головами пронеслись пули…

Внезапно за углом впереди нас вспыхнул яркий свет. Совсем близко я увидел подвесную площадку и гитлеровца с фонарем в руке. Уже целясь в него, разглядел за ним другого, с автоматом. Они тоже увидели нас. Передний со стуком поставил фонарь на пол и припал к пулемету, второй стал срывать с плеча автомат.

Я нажал спуск и чуть не выронил ППШ от грохота своей же очереди. Гитлеровцы открыли беспорядочный пулеметный огонь. Они что-то истошно кричали, а когда мы уже были метров за сто от смотрового люка, нас сильно оглушило взрывной волной. Это немцы начали бросать вслед гранаты.

Мы бросились вперед и долго еще оглядывались на плотно сомкнувшуюся за нами темноту.

Юзефу было очень трудно — и суток не прошло с тех пор, как он получил тяжелую рану. По-видимому, у него была высокая температура. Зловонный воздух затруднял дыхание. Тоннель был здесь широким, мы шли рядом. Я обхватил Юзефа и слегка поддерживал его, делая вид, будто сам хочу на него опереться. Юзеф дышал в сторону, чтобы я не понял, как ему тяжело, но в трубе нельзя было утаить ничего, даже тихий звук низкие своды усиливали во много раз.

Когда мы выбрались из грязной жижи на узкую полосу сухого цемента, Юзеф прижался спиной к стене, но не удержался, соскользнул по ней и сел, вытянув ноги.

— Плечо что-то побаливает… — виновато произнес он. — Я сейчас, только отдохну минутку…

Мне не хотелось освещать его лицо: по голосу слышно было, что он измучен вконец. Делать нечего — присел рядом и я, расслабил мышцы, положил на колени тяжелую голову и задремал.

Снова далеко позади нас загрохотало. Видимо, гитлеровцы сменили пулеметный расчет. Юзеф встал и нетвердо зашагал вперед молча, сгорбившись, шаря здоровой рукой по стене. Он уже не освещал себе путь, а просто волочил за собой луч фонарика. Неожиданно пальцы его разжались, фонарик упал в грязь, Юзеф ахнул, хотел искать.

— Не надо! — сказал я. — Хватит одного.

Эта потеря была нам, пожалуй, на пользу: рука Юзефа освободилась и он стал передвигаться увереннее.

Я тоже очень устал. Мы шли, выбрасывая все лишнее.

Мы шли до распутья. Широкий тоннель здесь раздваивался и переходил в две узкие трубы. Юзеф попросил у меня фонарик, посветил им, ощупал стены пальцем, помолчал. О чем он думает?

— Скоро Висла! — шепнул Юзеф.

Я почувствовал надежду. Не знаю — понятно ли это будет тем, кто не испытал такого чувства сам, но иначе не скажешь: я почувствовал надежду всеми клеточками организма, словно меня медленно охватило приятное тепло.

— Налево удобней, короче, — сказал Юзеф, — но там швабы. А направо… Направо их может и не быть.

Юзеф опустился на колени. Я пополз вслед за ним в темноте — свет приходилось экономить. Пальцами вытянутой руки я касался его сапог, чтобы не потеряться в этом подземном лабиринте.

Потом мы опять шли рядом по широкому тоннелю, подолгу отдыхали и, тесно прижавшись друг к другу, сидели уперев ноги в противоположную стену. И снова ползли…