Выхожу на связь

Лена в строю оказалась самой крайней и выглядела самой юной. Ей было тогда восемнадцать лет.

Полковник оглядел разведчиков. Вот они, его орлы. И волна теплых чувств охватила его.

— А где же тут наша мариборчанка? — улыбаясь, спросил Галкин.

Лена не сразу поняла, что это о ней. Сосед тронул ее локтем, словно говоря: «Выйди вперед».

— Евдокия Фоминична Котивец здесь? — снова задал вопрос полковник.

Лена вышла вперед. В наступившей тишине офицер произнес:

— На вашем счету сто семь дней мужества, постоянного риска. Находясь в трудных, а зачастую особо опасных условиях для жизни, вы сумели организовать бесперебойную связь с Центром. Мы получали от вашей группы очень ценные материалы, в том числе данные, которые помогли выявить крупную танковую группировку врага.

Советское правительство, командование Красной Армии награждает вас орденом Боевого Красного Знамени.

— Служу Советскому Союзу! — произнесла Дуся Котивец, не слыша от волнения собственного голоса.

Кто-то подтолкнул ее вперед, и Лена сделала несколько шагов навстречу полковнику. Офицер, обняв девушку, вручил ей боевую награду.

— Командир разведгруппы «Мститель», гражданин Югославии Иван Францевич Крапша. — торжественно произнес полковник Галкин, — вы с честью выполнили в тылу противника возложенную на вас советским командованием задачу. — И вручил разведчику орден Отечественной войны. Такую же награду получил и Виктор Пекошак.

А позже, когда закончилось вручение наград остальным разведчикам, Лена, Виктор и Иван шли по венским улицам, по знаменитой набережной Дуная.

— Никак не могу привыкнуть к тому, что ты не Лена, — грустно промолвил Виктор. Потом помолчал и, словно отвечая своим мыслям, сказал: — А знаешь, ты для нас так и останешься навсегда Леной…

…Поезд медленно подходил к Горловке, небольшому шахтерскому городку Донбасса. Я ехала сюда, чтобы встретиться с бывшей разведчицей Леной — Евдокией Фоминичной Котивец. С трудом удалось разыскать ее. Прошло двадцать с лишним лет после войны. Сейчас у нее другая фамилия, да и из родных мест, выйдя замуж, уехала она давно.

Я видела фотографию семнадцатилетней Дуси, а недавно слышала по телефону ее низкий, с мягким украинским выговором голос, доносившийся до меня через сотни километров.

— Ну, конечно, это я — Лена, да, да, та самая. Помню ли Югославию, друзей своих там, нашу общую работу?.. Да разве можно забыть такое?!

Мы договорились о встрече…

…По перрону торопливо шла невысокая, в коричневой шубке женщина. Увидев ее еще со ступенек вагона, я сразу решила: она! И действительно, это была Евдокия Фоминична.

…В квартире тихо. В соседней комнате спал после обеда сынишка, дочь была в школе, муж на работе. А мы все говорили.

— Трудно ли было тогда? Конечно, очень. Ведь до армии я дальше дома нигде не бывала. А тут сразу — незнакомые страна и язык, вокруг гитлеровцы. Сама удивляюсь сейчас — откуда только силы во мне брались? Правда, тогда не размышляла об этом. Надо было — прыгала с парашютом, спала на снегу под открытым небом, — словом, делала все, что требовалось от разведчицы…

Евдокия Фоминична замолчала, погрузившись в свои воспоминания. Я не мешала ей.

— Не все мои подружки вернулись из тыла врага, — тихо произнесла она. — Оля Куликова, моя землячка, погибла… Вера Баранова тоже. Даже могилы их неизвестны. Знаете, ведь мы с Верой в армию вместе уходили…

Про командира своего — Ивана Крапшу — ничего не знаю. А как хотелось бы узнать, жив ли, как сложилась у него жизнь?..

Евдокия Фоминична подошла к письменному столу и вытащила из ящика сверток, развернула его.

— Вот, посмотрите… Дорогие для меня реликвии…

Я взяла в руки маленькие пожелтевшие фотографии. На одной — улыбающаяся девушка в военной гимнастерке, темнобровая, круглолицая, удивительно симпатичная. В руках — охапка цветов.

На втором снимке — опять она, с долговязым широкоплечим парнем в военной форме.

— С цветами — это в школе разведчиков, перед Югославией, — объяснила Евдокия Фоминична. — А на другой — мы с Виктором. А Иван снимал нас… С новенькими орденами. На следующий день после вручения…

А вот письмо от Виктора. Я получила его через двадцать с лишним лет. Можете себе представить, как взволновало оно меня. Ведь столько было вместе пережито!..

…В коридоре хлопнула дверь, и в комнату с шумом влетела девочка лет тринадцати. Черноволосая, длинноногая, с тонкими, нежными чертами лица. Похожая и не похожая на Евдокию Фоминичну.

Увидев незнакомую, девочка смутилась, но тут же степенно подошла, поздоровалась.

— Лена, — представилась она, как взрослая.

Невольно я обернулась в сторону Евдокии Фоминичны. Мы встретились взглядом. «Вы понимаете, — говорили ее глаза, — как дорога мне та, моя Лена, что ее именем я назвала дочь. В память о своей боевой юности…»