Выкуп

Постепенно начинаешь понимать, что ты – частица огромной процессии, которая течёт к вершине, словно живая река, – снизу вверх. Устье её – далеко впереди, а в начале, у монастырских стен, – исток…

Среди нас, вокруг нас – африканцы, азиаты, американцы; над процессией висит гул разноязыких голосов. Вот нас обгоняет группа чернокожих паломников, которые умудряются на ходу – хором – петь псалмы.

А вот и привал. Маленькая лавчонка, зато там есть кофе. И – стопка одеял, их можно взять в аренду. Мы уже успели продрогнуть. Десять долларов, – говорит араб. У них всё стоит десять долларов. Я киваю, мы берем два одеяла.

Снова идём вверх, подсвечивая фонарём ближние метры. Дима начинает негромко рассказывать о Моисее, о том, как он взбирался на гору за двадцать минут, как ждал господа бога на вершине и как получил от него благословение в виде заповедей. Дима серьёзен, сдержан – я впервые вижу его таким сосредоточенным, без его обычной самоуверенной общительности.

Мы потеряли нашу группу после второго привала. Вышли из лавчонки, где пили кофе и отдыхали, – никого нет. Впереди уже ушли на тропу, а «нижние» не подошли.

Вдруг из темноты нам под ноги скатывается какой-то человек.

Это не просто человек, это дама лет шестидесяти. Она отбилась от своей группы, потеряла фонарик, смотрит испуганно и повторяет:

– Terribly… terribly!

Дима поднимает её, берёт за руку. У него теперь две женщины.

Через некоторое время мы достигаем точки, где наша дорога становится настоящей тропой. Последний верблюд стоит здесь, дальше – тропинка между валунами.

Наша дама снова повторяет, что всё ужасно. Дима пытается её успокоить, мы бредём вверх. Каждый шаг уже даётся с трудом.

Вдруг из темноты выступает арабская физиономия и произносит:

– Help?

– No! – твёрдо говорит Дима, и мы продолжаем свой путь к вершине.

Мы забираемся туда в начале шестого утра. Вершина – это площадка в сотню-другую квадратных метров, там гудит толпа. Наша дама уже улыбается, целует нас и скрывается в толпе.

Дима ведёт меня к маленькой часовне. Мы стоим перед нею до тех пор, пока не раздаётся возглас: «Травка!».

Это Селим, он залез на скалу и размахивает руками. Теперь понятно, зачем он придумал пароль.

Мы устраиваемся возле скалы – ждать появления солнца.

Под нами – каменистый обрыв. В предутреннем тумане мерцают огоньки какой-то деревни. Потихоньку становится светлее, проступает кромка горной гряды. Вот она уже видна совершенно отчётливо, и все камни вокруг приобретают красновато-коричневый оттенок.

Наконец над остроконечной линией гор появляется край солнечного диска. Вздох-гул-восторг прокатывается по вершине. Говорят, что встретивший восход солнца на горе Моисея очищается от грехов. Я этого не чувствую, но мне всё равно хорошо. Я смотрю на Диму, на его сосредоточенное, обострившееся лицо и желаю ему, изо всех своих слабых сил, – чтобы он нашёл на этой горе то, что искал, чтобы то странное, то тревожное, что маячит на нашем горизонте, исчезло без следа…

Через два часа мы заканчиваем спуск с горы Моисея к монастырю святой Екатерины. По сравнению с ночным подъёмом на гору, спуск – веселая прогулка. Светит солнце, камни блестят, все шутят и смеются.

Монастырь – маленький, паломники набиваются в узкий дворик плотной толпой.

Мы стоим возле неопалимой купины. Дима поднимает меня за талию – чтобы я могла дотянуться до побегов купины и загадать три желания.

Первое: чтобы мама с папой были здоровы.

Второе: у нас с Димой всё должно быть хорошо.

И третье: родить весной мальчика…

Перед отъездом заходим в сувенирную лавку.

Я выбираю иконку и книгу про монастырь моего имени. Заодно английский подтяну…

Оглядываюсь.

Дима стоит у стены. На стене висит картинка с изображением птицы. Такая невзрачная птичка-невеличка.

Продавец-араб подходит к Диме, осторожно так, сбоку – наверное, чтобы не спугнуть клиента.

Дима оборачивается к нему, а продавец протягивает ему круглый медальон.

Я гляжу – а на медальоне та же птичка, что и на стене.

– Что это? – спрашивает Дима.

– Byzantine mosaic… – отвечает продавец. – А сopy.

– Византийская мозаика?.. – повторяет Дима. – Ну и что? So what?

– It is the soul, – говорит продавец.

– What? Душа? Какая ещё душа? – недоумевает Дима. – It's a bird!

–Yes, – кивает продавец. – Birdie. The symbol of the soul.

Несколько секунд они смотрят один на другого.

– I see … We take, – говорит Дима.

Он рассчитывается за наши покупки, а в автобусе – молчит. Я задрёмываю, а когда просыпаюсь уже в Шарме, открываю глаза – он сидит и разглядывает этот медальон с птичкой-невеличкой…

Сосед. Счастье было недолгим

Хитрая штуковина – жизнь.

Ну, точно – полосатая. И когда одна полоса кончится и начнётся другая – ни за что не угадаешь.

Вот ещё пару месяцев назад я был в полной жо… то есть, в заднице.

Ни денег, ни уважения. Ни выпить, ни закурить.

И вдруг судьба эдак разворачивается. Вместо того чтобы, значит, ко мне жо… то есть, задницей, она, стервозина, наоборот, поворачивается передом и даже ножки раздвигает…

– Шутка… – говорю я Нурали и подмигиваю его сестричке.