Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров

ШАРКОВСКИЙ. В дни царствования Веспасиана, прозванного Божественным, сын императора Тит с четырьмя легионами и иным корыстолюбивым воинством направился в сторону Иерусалима. Невиданного масштаба грабежи и распри приводили в содрогание население несчастного города. Народ, доведенный до отчаяния преступлениями Иоанна Гискалы, для противодействия последнему призвал на помощь себе Симона, сына Гиоры, оказавшегося, впрочем, разбойником даже более кровавым, нежели тот, кого он был предназначен обуздать. Партия Елеазара вскоре распалась, и участники ее в большинстве своем примкнули к Иоанну. Чем более жестокой делалась осада римлян, тем более неистовствовали противоборствующие шайки. Никогда еще ни до ни после того беда столь не разобщала граждан государства, как это случилось в дни осады Иерусалима. Голод косил горожан сотнями, разбойники истребляли тысячи, трупы некому было предавать земле, и те разлагались на улицах…

Входит Маргарита Эмильевна, в руках у нее ведро и швабра с тряпкой.

БОРИС НАУМОВИЧ. Опять вы не спите, Шарковский. Нехорошо, Сережа. Взрослый человек…

ШАРКОВСКИЙ. Выслушай меня, Маргарита.

БОРИС НАУМОВИЧ. Знаю-знаю. Опять Симон, опять Иосиф. Опять Береника. Охота ж человеку копаться в том, чего давно на свете нет. Тыща лет прошла, а он все переживает, а он все обсасывает. Тыща лет…

ШАРКОВСКИЙ. Две.

БОРИС НАУМОВИЧ. Ну вот, тем более. Лучше вы ложитесь-ка, Сережа.

ШАРКОВСКИЙ. Я не слишком доверяю Флавию. Он много лжет, как всякий человек, сделавший выбор. А его таланты приумножают в нем массивы нечистой совести.

БОРИС НАУМОВИЧ. Хорошо ли это? Семья к нему приехала, а он их видеть не желает. А ведь деточки — это все, что у человека и есть, сыночки — это все, что у нас осталось.

ШАРКОВСКИЙ. Сухость сомнений черпаем из замутненных первоисточников истории…

БОРИС НАУМОВИЧ. Ложитесь, Сережа, а я у вас пока пол протру. Человека в палату отдельную поместили, культурный человек, чтоб отдохнуть мог как следует. А он и слушать не желает.

ШАРКОВСКИЙ. Иосиф, несомненно, старается обелить Тита. Но ведь справедливо и то, что Тита перед преждевременной кончиной его мучило что-то, ныне нам неизвестное. Я не склонен преувеличивать просвещенность Тита… Но он был под влиянием Тиверия Александра, Иосифа, Береники…

БОРИС НАУМОВИЧ. Да ложитесь же, ночь уже на дворе.

ШАРКОВСКИЙ. Выслушай меня, Маргарита.

БОРИС НАУМОВИЧ. Завтра. Завтра все сами и расскажете Борису Наумовичу во время обхода. Сейчас вы заснете, а утром проснетесь бодрым и уверенным. Сильным и здоровым. А потом еще к вам приедут деточки, и вы обнимете их крепко-крепко, совершенно не стыдясь своих слез…

ШАРКОВСКИЙ. Я только хотел сказать, что мне жаль разрушенного Иерусалима.

Шарковский глядит прямо перед собой. Маргарита Эмильевна привычно орудует шваброй.

Конец

«ПОСЛЕСЛОВИЕ» Пьеса в одном бездействии

Бездействующие лица

Петр

Иоанн

Мария

Иуда

~

Ночь. У затухающего костра сидят трое: Петр, Иоанн и Мария.

ПЕТР. Еще немного, и наш костер погаснет.

ИОАНН. Этого не произойдет, если подбросить в него новых дров.

МАРИЯ. Ты это сделаешь, Петр?

ПЕТР. Нет.

МАРИЯ. Ты, Иоанн?

ИОАНН. Почему я?

МАРИЯ. Если не ты и не Петр, то кто же?

ИОАНН. Не все в наших руках.

ПЕТР. И сами мы над собой не властны.

ИОАНН. Иногда я не могу заставить себя пошевелить рукой.

ПЕТР. Значит, это и не нужно.

ИОАНН. Даже если это мне и очень нужно, я все равно не могу заставить себя.

МАРИЯ. Неподалеку от тропы я видела много сухих сучьев.

ИОАНН. Может, все-таки ты, Петр?

ПЕТР. Не могу.

МАРИЯ. Значит, будем сидеть и смотреть, как огонь погаснет?

ПЕТР. Пусть так.

ИОАНН. Если мы не знаем направления воли — той, что нами руководит, — лучше бездействовать, чем прекословить ей.

ПЕТР. Иоанн образован. Он умеет в точных словах выразить то, что нас тяготит.

МАРИЯ. Что же нам делать?

ПЕТР. Над нами луна. Согреть она нас не может. Но благодаря ей, мы хотя бы видим, что делается у нас перед носом.

ИОАНН. Она отражает чужой свет.

ПЕТР. Это именно то, что нам нужно.

МАРИЯ. Вы насовсем распростились со своими честолюбиями?

ИОАНН. Каждый из нас, возможно, в чем-либо разочаровался. Каждый из нас. Но каждый разочаровался по-своему.

МАРИЯ. В чем разочаровался ты, Иоанн?

ИОАНН. Хотя бы в беспредельности слова.

МАРИЯ. Это так важно?

ИОАНН. Если слово не беспредельно, то ничего важного не существует.

МАРИЯ. А ты с этим согласен, Петр?

ПЕТР. Нет.

МАРИЯ. Почему?

ПЕТР. Иоанн — казуист. Хотя его мозг настроен на козни беззлобности.