Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров

ИУДА. А как же, блаженная Мария. Но я думал, вас будет больше. Где Иаков, что всегда одинаков? Где Филипп, что в праведность по уши влип? Где Фома, что спятил с ума? Где Андрей, благородный от пят до ноздрей? Где остальные, те, что как звери лесные? Иуда живет во всяком, в ком живет артист. Отхлебните хороший глоток неразбавленного Иуды. Посмотрите. Для них проще без вести пропавшими быть, чем решиться на самую ничтожную оплеушку их грядущему.

ПЕТР. Я теперь верю, что ты уже мертв, Иуда.

ИУДА. Как смело ты смог шагнуть, мужественный Симон. Еще один шаг, и ты поймешь, что и ты не живее меня.

ИОАНН. Самоотрицание есть один из наиболее реальных способов наполнения феномена безвестности.

ПЕТР. Иоанн как всегда точен в сотворении геологических окаменелостей слова.

ИУДА. О ты, Иоанн, что для подвига зван. Смерть отыскал в расщелинах Рима, где рыхлая вечность застыла незримо.

Иоанн пожимает плечами.

ИОАНН. Ты бываешь когда-нибудь серьезен, Иуда?

ИУДА. Я смертельно серьезен, мой милый словесник.

МАРИЯ. Страшно слово Иуды. Оно самому ему разрывает грудь.

ИУДА. Время идет за мною по следу. Мне не оторваться от него и на полшага. Тебе, Мария, еще не раз придется возвращаться к своему ремеслу. Возможно, у нас сегодня празднество, только мы об этом забыли. У нас сухие сердца, утомленные веки, остывшие глотки. Развлеки хоть ты нас, Мария. Покажи нам, как ты завлекала. Покажи нам, как ты потом каялась. Помнишь, Мария? Знойными ночами ты слышала Иудино бормотание, слышала Иудин шепот. Видела жаркое тело Иуды, Иудино семяизвержение. Было ли это хуже или лучше, чем у всякого иного из мужчин?! Мария, ощущаешь ли ты теперь сама, как засохли твои когда-то очаровательные глаза, как ввалился твой нос, как твои истлевшие волосы отделяются от твоего безобразного черепа?! Ты сейчас такова, Мария. Я исчез, и все вы исчезли. Мы всегда носили в себе семена своего исчезновения и распада. И вот мы появились вновь, и истории наши повторяются… Мне только жаль мира, лишившегося наработанных мной прежде нечестивых навыков.

МАРИЯ. Ты, Иуда, сегодня особенно полон боли.

ИУДА. О нет, драгоценная Мария, сегодня я вполне безмятежен, я скуп и равнодушен, одною только фальшивой мимикой своей выдаю свой потаенный синдром бодрости.

ИОАНН. Иуда появился, и память понемногу стала возвращаться. Слова еще нет, но оно уже состоялось. Иуда есть наказание наше, мы заслужили это наказание.

ИУДА. Я пыль вашего ветра, я сахар ваших плодов.

ИОАНН. Из вечно средних веков мы незаметно шагнули к исходу времени, к самому его исходу.

ИУДА. Я стражник ваших болезней и благоденствий.

ИОАНН. Философия более не добавляет блеска бриллиантам будней.

ИУДА. Дерьмо чистой воды.

ИОАНН. Когда возвращаешься против своей воли, вера не помогает, но только мешает тебе.

ИУДА. Вера — машина безвременья, связывающая нынешнее с несуществующим.

ИОАНН. Иуда — тень мира, крах его закоулков.

ПЕТР. Костер наш погас. Скоро и угли его остынут.

МАРИЯ. Ночь на исходе.

ПЕТР. Новый день несет новый ужас. Новые обманутые ожидания.

ИУДА. Аминь.

МАРИЯ. Ни от чего так не устаешь, как от надежды.

ИУДА. Я же предупреждал.

Иуда резко отходит в сторону и отворачивается. Стоит с закрытыми глазами и временами раскачивается на прямых ногах.

ПЕТР( как будто он разговаривает сам с собой). Что нужно было взять? Кружку, ложку, нож, фонарик, веревку, стельки… У меня болят ноги.

МАРИЯ. Одеяло из верблюжьей шерсти.

ПЕТР. Я взял.

МАРИЯ. Иоанн, конечно, возьмет с собой много папирусов.

ИОАНН. Этому еще не пришло время.

МАРИЯ. Или уже прошло.

ИОАНН. Это неважно.

ИУДА( запальчиво, к концу фразы устало и безразлично). Пускай я принес с собой новую версию нашего существования, которая вам представляется сомнительной. Но и от нее вам не отмыться до конца дней ваших.

ИОАНН. О чем ты говорила, Мария?

МАРИЯ. Я не помню.

ИОАНН. Память возвращается и опять уходит.

МАРИЯ. Иуда — катализатор заката.

ИОАНН. Не нужно о нем говорить.

МАРИЯ. Ты прав.

ПЕТР. Все равно он есть и будет с нами всегда.