Выпуск 3. Новая петербургская драматургия

АНЕТТА. Вот так не просят, сударь мой. Когда припомните, как даму просят, я, может быть, спою. (Уходит.)

ПОЭТ.

Я слышу от Лизетты
Негласные советы,
Вещунья шепчет от души:
Ты, сударь, пой, а не пиши.
Наличье службы подходящей —
Большой соблазн для бедняка,
Но вспомни гнет руки платящей,
Будь то честнейшая рука.
Тому ведь бедность не в обиду,
Чью лиру сам готов АМУР
Настроить вновь, когда ФЕМИДА
Ее расстроит чересчур.
Я слышу от Лизетты негласные советы.
Вещунья шепчет от души:
Ты, сударь, пой, а не пиши.
Старик-дитя, лишась свободы,
В конторе будущей своей
Сложить ты не посмеешь оды
Под звоны денежных ларей.
Пускай бы ты лишь друга славил —
Злорадным приговор глупца
Ему б твой стих в вину поставил,
Тебя ж возвел бы в чин льстеца.
Я слышу от Лизетты негласные советы.
Вещунья шепчет от души… (Засыпает.

)

Из-за кресла появляется Двойник.

ДВОЙНИК.

Тут мой оракул добавляет:
«Еще одна опасность есть, —
Любовь дистанций ведь не знает,
Но дружбе их не перенесть.
Свободный дух всех благ нам краше,
Он искони Лафитом чтим.
И ты, с богатством сблизив чаши,
За равноправье выпей с ним».

ПОЭТ. Искуситель…

ДВОЙНИК. Фи, зачем ты повторяешь слова глупой, старой девки? Это, право же, стыдно для видавшего виды мужчины. Если и является в этот мир искуситель, в чем я сильно сомневаюсь… я человек трезвый… Но, если предположить, что такое бывает…

ПОЭТ. Ну?!

ДВОЙНИК. Ты нетерпелив, и это твой главный порок. Если уж ты так рвешься в театр, что, по-моему, совсем не твое дело, то все-таки учти, что главное в этом вертепе не слова, за которые хорошо платят, если десяток — другой дураков их начнут повторять, а тысячи других, не более умных, согласятся слушать, а то, что кроется за словами. Пауза. Умей ее держать.

Пауза.

ПОЭТ. Можешь выпить.

ДВОЙНИК. Я не пью. Я человек трезвый и не верю ни в искусителя, ни в ангелов. Но, если бы такое было, то искуситель явился бы женщиной, а ангел — мужчиной. Ну на что я, в самом деле, могу тебя искусить? Разве что на ночные поллюции? Но и они, как доказали врачи, происходят непроизвольно.

ПОЭТ. Прикоснешься к моим бумагам, — разобью твою голову подсвечником.

ДВОЙНИК. Фи! Я и забыл про них. Я, как и эта баба, ни в грош не ставлю твою писанину. Только в этом я на нее похож. А ты уже во всем похож на старую бабу. Как баба, трясешься над каждым листком бумаги. Как баба, ценишь только то, что можно пощупать руками. Как бабе тебе и хочется и колется. Одной задницей мечтаешь посидеть на двух свадьбах. Ну, что ты на это скажешь?

Пауза.

ПОЭТ. Ты сам нетерпелив порядком.

ДВОЙНИК. А то как же? Жить в нутре у старика, — можно набраться любого греха. Но я, как могу, сопротивляюсь. Я и сам по себе кое-что значу. Вот и сейчас, то, на что ты меня совращаешь, я не сделаю ни за что, хоть бейся головой об стенку. ПРИНЦИПИАЛЬНО. Я лучше выпрыгну в окно…

ПОЭТ. Тут низко. И захочешь — не разобьешься.

ДВОЙНИК. Фи! Это только тебе приходят в голову такие пошлые идеи. А я разбиться и не могу. Я просто выпрыгну в окно и от тебя убегу. Хоть немного поживу на воле.

ПОЭТ. Ни с места!

ДВОЙНИК. Ой, какой ты милый! Ты хочешь меня удержать? Ну, почему бы тебе прямо так и не сказать: «Не уходи! Не покидай меня, любимый!» (Хохочет, задувает свечу.)

ПОЭТ. Анетта! Анетта! Скорей сюда, Лизетта! Кто там? Скорей сюда!..

Двойник исчезает. Входит заспанная Анетта.

АНЕТТА. Что? Что такое, месье?

ПОЭТ. Огня! Скорее огня!

АНЕТТА. Какого огня? Бог с вами, я слышать не могу про огонь.

ПОЭТ. Немедленно зажги свечу! Ты что не видишь, она погасла?!

АНЕТТА. Постойте. Спички принесу. (Уходит, слышен ее голос). И правильно погасла. Скоро начнет светать… Давным-давно пора уже спать. Меня только-только начала окутывать такая сладкая дрема… Так нет же… Снова начали кричать. Знаете, что про вас говорят соседи?..

ПОЭТ. Ни слова о соседях! Делай дело.

ГОЛОС. А что я делаю по-вашему? Спички ищу.

Она входит, зажигает свечу.