Выпусти птицу!

Плач после поэмы «Лед-69»

Заря Марья, заря Дарья, заря

Катерина,

Из народного наговора

Заря Марья, заря Дарья, заря Катерина,
свеча талая,
     свеча краткая,
          свеча стеариновая,
медицина – лишнее, чуда жду,
отдышите лыжницу в кольском льду!

Вифлеемские метеориты,
звезда Марса,
звезда исторического материализма,
сделайте уступочку,
          хотя б одну –
отпустите доченьку в кольском льду!

Она и не жила еще по-настоящему…
Заря Анна,
     лес Александр, сад Афанасий
вы учили чуду, а чуда нет –
оживите лыжницу двадцати лет!

И пес воет: «Мне, псу, плохо…
Звезда Альма,
звезда Гончих Псов,
          звезда Кабысдоха,
отыщите лыжницу, сделайте живой,
все мне голос слышится:
          Джой! Джой!

Что ж ты дрессировала
бегать рядом с тобой?
Сквозь бульвар сыроватый
я бегу с пустотой.

Носит мать, обревевшись,
куда-то цветы.
Я ж, единственный, верю,
что зовешь меня ты.

Нет тебя в коридоре,
нету в парке пустом,
на холме тебя нету,
нет тебя за холмом.

Как цветы окаянные,
ночью пахнет тобой
красный бархат дивана
и от ручки дверной!»

Вечные мальчишки

Его правые тротилом подорвали
меценат, «пацан», революционер
Как доверчиво
       усы его
           свисали,
точно гусеница-землемер!

Это имя раньше женщина носила.
И ей кто-то вместо лозунга «люблю»
расстелил четыре тыщи апельсинов,
словно огненный булыжник на полу.

И она бровями синими косила.
Отражались и отплясывали в ней
апельсины,
     апельсины,
          апельсины,
словно бешеные яблоки коней!..

Не убили бы… Будь я христианином,
я б молил за атеисточку творца,
чтобы уберег ее и сына,
третьеклашку, но ровесника отца.

Называли «ррреволюционной корью».
Но бывает вечный возраст, как талант.
Это право, окупаемое кровью.
Кровь «мальчишек» оттирать и оттирать.

Все кафе гудят о красном Монте-Кристо…
Меж столами, обмеряя пустомель,
бродят горькие усищи нигилиста,
точно гусеница-землемер.

«На суде, в раю или в аду…»

Все равно, что скажут, все равно!
Не дослушивая ответ,
он двустворчатое окно
застегнет на черный шпингалет.