Выродок (Время Нергала)

Ответить ему никто не успел. Из дома напротив раздался звериный рев, тут же на асфальт шмякнулось что-то мягкое. Спустя короткое время рев повторился, и второе тело упало с глухим стуком на асфальт дворика.

— Нергал свои обещания держит, — закричал ОН из операционной. — Держите! Из окна вылетели сначала одна, затем вторая рука, потом ОН швырнул далеко на середину двора обезглавленное тело одного из пациентов интерната.

Тут же в корпусе раздались выстрелы.

Бледный от отчаяния, осунувшийся Тимохин с надеждой встал, подошел к окну.

Но выстрелов было сделано только три. После этого из окон второго этажа вылетели один за другим два обезглавленных трупа. Еще двое бойцов с перекошенными от страха лицами влетели в дом.

— Во дает! — не без тени восхищения заметил корреспондент газеты «Напряженное время».

Тимохин посмотрел на него с отвращением и спросил у бойцов:

— Как же так? Вы же у меня отборные?

— ОН нас ждал внизу, — немного заикаясь, ответил парень. — Или их там несколько, — добавил он. — Мы только влезли, ОН накинулся, ребята еще выстрелить успели, только не знаю, попали или нет, а ОН тут же двоих разорвал. Уже на нас нацелился, но мы успели назад спрыгнуть.

— Да ведь ОН же в это время наверху был, — сказал Тимохин.

— А оказался внизу, — закончил за бойца Успенский.

— Ладно, я думаю, скоро конец! — добавил генерал.

— Вряд ли, — усомнился Тимохин. И как бы в подтверждение его слов из корпуса напротив донесся снова крик, который смешался с рычанием и каким-то победным уханьем.

* * *

В операционной, залитой кровью, журналист, привязанный к стулу, временами терял сознание. Очнувшись в очередной раз, он смотрел мутными, почти ничего не видящими глазами на Нергала, пляшущего по операционной, на стариков, часть из которых уснули, видно, от слабости и невозможности воспринимать окружающее, а часть довольно бодро смотрела, вроде даже с интересом…

Пляшущие тени на стенах, фигуры мертвых сестер, распростертые полы белых халатов, словно ангельские крылья, кровь, залившая пол, — все казалось настолько нереальным, что Любомудрову постепенно стало казаться, что это он виновник всего, что происходило вокруг. И не только виновник, но и главное действующее лицо.

Нергал, весь покрытый кровью, но со светящимся, как показалось журналисту, лицом, развевающейся огромной рыжей гривой, сверкающими глазами подошел к нему и сказал:

— Давай, журналист! Теперь твоя очередь! Любомудров непонимающе посмотрел на него. А Нергал отвязал его от стула и подвел к телефону.

— Звони, журналист, передавай свою информацию и будем переходить к последнему акту. Жертва ждет Нергала!

Любомудров непослушными пальцами набрал номер.

Когда ему ответил Тимохин, он все еще неуверенно, как бы не веря, что это он сейчас будет говорить, произнес:

— Дайте к телефону кого-нибудь из корреспондентов. — И вдруг словно что-то прорвалось в нем, он яростно закричал: — Вы слышите меня? Вы хотите знать, что здесь происходит? А что в мире происходит вокруг вас вы знать не хотите? Так слушайте, мой материал должен быть опубликован во всех газетах мира. Заголовок «Время Нергала». Диктую. — И он стал с яростью, но вполне отчетливо говорить. Они там должны услышать его боль, его бешенство, его отчаяние.

— Записываете? Итак, вот ОН, Нергал! Неведомый Бог. Человек с телом льва! ОН снял с себя всю одежду! Тело ЕГО — переплетение мышц. — Журналист почти кричал. — На плече татуировка. Это стилизованное изображение змеи. ОН считает ее своим символом. ОН родился в день, когда Луна находилась в созвездии Змеи! ОН подходит к жертвеннику. Это раньше был операционный стол. Теперь — жертвенник Богу Нергалу. Жертва распластана на жертвеннике. Перед Нергалом зрители. Они восхищены. Желтые пергаментные лица безумных стариков и старух мерцают, то погружаясь во мрак, то вспыхивая багровым отраженным светом свечей. Многие из этих немощных безумцев, казалось, давно уже потерявших себя и не понимавших, где они находятся, сейчас вдруг оживают, как будто запах крови и ужаса вдохнул в них новую жизнь. Глаза многих из них, потухшие для родственников и друзей, вдруг ожили, в них появилось любопытство, интерес и даже вроде бы веселье и жажда жизни.

По стенам мечутся тени. Свечи пылают, как факелы!

— У него что, крыша поехала? — спросил Тимохин у генерала.

Оба слушали напряженно и вместе с тем недоверчиво. Журналист не просто диктовал репортаж, он будто выплевывал из себя что-то омерзительное, что должно было привести в ужас и вызвать отвращение у слушателей.

— Он на грани! — ответил Успенский. — До конца, боюсь, ему не выдержать. Что-то произойдет. Да и не мудрено. И помочь ему мы не можем…