– Прекратите, Егор. Ваша жена Света уже год как похоронена, – не выдержала Зинаида Фёдоровна. – Мне известно, что она погибла в автомобильной аварии и похоронена на городском кладбище. Может, пора уже перестать мучить себя и других?
Она сказала и испугалась сказанного. Бросила взгляд на дочь. Лицо Марии выражало тревогу в ожидании ответа Егора, который был явно обескуражен столь неожиданным для него выпадом со стороны мамы его любимой женщины. Все трое напряглись, ощущая наступление момента истины.
– Вы полагаете, что я не знаю свою жену?! – с надрывом в голосе начал Грачёв. – Да я её знаю лучше, чем родная мать!
Он увидел недовольство в глазах Царьковой и понял, что погорячился.
– Простите, я не это хотел сказать, – опомнился капитан, понимая, что невольно оскорбил пожилую женщину, – это просто фигура речи такая.
– Факты? Какие факты? – пытаясь контролировать свои эмоции, не соглашался полицейский. – Я знаю каждый сантиметр тела моей Светочки. Каждый изгиб, складочку. Всё без исключения. А тут мне предлагают чёртов труп и хлопают по плечу: «Держись, брат, так жалко Светку!» Какого черта?! Я что, не знаю Светку?
Мужчина перевёл взгляд на свою жену, пристально ища её взгляд. Лицо его сразу приобрело более расслабленный вид, морщины у переносицы разгладились, а голос стал мягче. Молодая женщина ответила ему взглядом немигающих голубых глаз. Она хотела услышать его ответ до конца, ведь от него сейчас зависело её окончательное решение. Быть с ним или нет. И он почувствовал это её внутреннее напряжение натянутой тетивы, с которой может слететь как признание его мужем, так и отказ от него и от их дочери, раз и навсегда. Голос перехватило. Он сглотнул пересохшим ртом воздух.
– Я осмотрел каждый сантиметр этого трупа, – тряхнув головой, начал он своё отчаянное признание. – Конечно, тело перемолотило словно через мясорубку, но мне достаточно того, что на теле не было её особых примет. У неё маленькая родинка на шее с левой стороны. А на трупе нет. У неё родимое пятнышко с трёхкопеечную монету на бедре, а на трупе, который мне предъявили, этого нет. А я же её мыл в тазу, как ребёнка, я же знаю её тело лучше, чем своё. У нас в общежитии никогда не бывает горячей воды. Так мы мылись по очереди прямо в комнате. Сначала дочку… Потом меня. Меня, а не её, потому, что её я не мог долго мыть… Она была такой ослепительной. Фу ты. Оговорился. То есть не была, а есть. Ты – моя любимая жена, Светлячок мой драгоценный.
Он увидел, как широко открытые глаза его жены моргнули, потом ещё раз, и ещё, с каждым разом увлажняя их всё больше и больше, собираясь в количестве, которое уже грозило прорвать плотину нижних век и разлиться по щекам. Всё портил взгляд тещи, которая не была такой сентиментальной и всем своим видом показывала, что ждёт продолжения его слов.
– Да я что… дочка ее признала. Вы бы видели, – стал апеллировать непосредственно к ней мужчина. – Ребёнка же не обманешь.
– Кто же тогда был в машине? – не сдавалась бывшая спортсменка. – Чей же труп тогда похоронили?
– А мне какое до этого дело? – как можно равнодушнее произнёс капитан, чувствуя, что ему наконец-то удаётся снова взять ситуацию под контроль.
– Там, в машине Настя сидит одна, поехали домой, – произнесла Мария, беря за руку Грачёва и показывая всем своим видом, что её выбор сделан.