Выше свободы

Три великих имени, три измерения духа русского, три знаменитости, признанные во всем свете. Все трое, встревоженные громом войны, откликнулись на нее громко и каждый по-своему. Философ, ученый, художник, все трое глубокие старики, помнящие незапамятные для нас времена, пережившие крепостное право, Крымскую войну, эпоху реформ, все .трое прожившие полстолетия в напряженной и блистательной работе мысли. Голос таких людей драгоценен, но как разноречив! Предо мною огромная статья Льва Толстого в "Times" и "Заветные мысли" Менделеева; пред всеми нами живая драма, не написанная, а пережитая Верещагиным. Не ,,знаменательно ли, что люди одного и того же древнего покорения, одного века, почти сверстники, отнеслись к войне полярно-противоположно? Толстой без всякой пощады, без колебаний, без тени сомнения осудил войну и проклял ее: всякую войну, хотя бы для защиты своей чести и жизни. Менделеев без всяких колебаний и сомнений признает войну ..как факт неизбежный; энергически приглашает дать грозный отпор врагу и всего выше ставить военную оборону страны. Самый же младший из стариков, Верещагин, сорок лет писавший ужасы войны и сделавший для опорочения ее несравненно больше, чем кто-либо, при первой же тревоге, как и в молодые годы, сам бросился на войну. Он оставил привычный комфорт, семью, детей и внуков, чтобы после трехнедельной тряски своих стариковских костей очутиться за девять тысяч верст под бомбами двенадцатидюймовых пушек. Другие художники наблюдали бой с недоступной горы; Верещагин, как особой милости, добился идти на адмиральском корабле, под флагом отчаянно храброго моряка, против подавляющих неприятельских сил. Дело прошлое, "Петропавловск" погиб нечаянно - снизу, но он шел почти на верную смерть: сверху, справа, слева тысячи катастроф поджидали его в том решительном бою, на который он шел. Верещагин был сам немножко моряк и сам когда-то шел с миною на броненосец. Он отлично сознавал, что идет на самый последний, таинственный и гибельный момент явления, которого ужасы "воспел" своею кистью. Вы скажете, он шел не как воин, а как художник, чтобы зарисовать еще лишний раз зверство человеческое. Вовсе нет. Какое зверство! Верещагин с большою гордостью носил свой Георгиевский крест на штатском платье. Он отцепил его в Порт-Артуре только для того, чтобы надеть на молодого, заслужившего этот крест героя. Верещагин составил себе знаменитое имя как враг войны - в качестве такового он добивался премии Нобеля и чуть было не получил ее, но лично он страстно любил войну и был прирожденный воин. Этот старик железного сложения с орлиным профилем не делал себе профессии из войны, но стоило где-нибудь войне вспыхнуть, он, как орел, летел на поле битвы, одинаково - в Туркестане, в Турции, в Маньчжурии. Можно подумать, что запах крови привлекал его. Вы думаете, легко штатскому человеку, художнику, быть прикомандированным к штабу действующей армии? Не без больших усилий и хлопот Верещагин добивался того, чтобы быть непременно при Скобелеве, то есть в вихре гибели, или идти на приступ, или на минном катере на жерла пушек... "Враг войны"! Но Верещагин сам описывает, как солдатским штыком колол туркмен, как направляемое его рукой железо входило в человеческое тело. Верещагин не понаслышке судил о войне; он не только зрением и слухом, как Толстой, но даже осязанием и обонянием, трепетом собственного сердца переживал целый ряд войн и добился смерти, прямо кошмарной по ужасу: от взрыва, огня и морской пучины одновременно. Вот уж поистине:

Что любил, в том нашел Гибель жизни своей...