Выше жизни

Когда подали кофе, Барбара под каким-то предлогом вышла. Жорис последовал за ней через несколько минут.

Когда они вернулись в столовую, через час, большая комната наполнилась уже сумерками.

Дни так коротки зимою на севере! Годелива и Фаразэн все еще сидели на тех же местах. Никто из них не пошевелился. Барбара поняла сейчас же, что никакое сближение не было возможным. Их речи не соединились ни на минуту. Они беседовали, сидя на разных концах стола, как два берега реки, которую нельзя перейти. Вечер приближался преждевременно, от слишком густых занавесок на окнах. Тени спускались в комнату, проникали в их души. Конец дня и конец любви!..

Никто не подумал о том, чтобы зажечь лампы, как будто этот полумрак был более уместным в этом случае, так как им можно было объяснить недомолвки разговора, который следовал за печальным событием и не мог быть возобновлен.

Вскоре Фаразэн встал, простился с немного сконфуженным видом, утратив твердую уверенность, беспрестанно заявлявшую о себе.

Как только он ушел, Барбара бросилась к Годеливе с вопросом:

— Ты отказала?

— Что?

— Не представляйся! Ты отказала. Я была в этом уверена!

Годелива, по-видимому, не была взволнована. Она ответила своим очень нежным голосом:

— Я не хочу выходить замуж.

Затем она прибавила с маленьким оттенком упрека точно окутывая небольшою тенью, отражением облака свой светлый голос:

— К тому же, вы лучше предупредили бы меня, спросили раньше.

Барбара тотчас же стала высказывать свое неудовольствие.

Годелива не сразу ответила. Только через минуту она сказала:

— Я предпочитаю оставаться с нашим отцом!

В ее голосе почувствовалось ударение на этом слове. Барбара, с ее подозрительным настроением, увидела в этом иронию или вызов. Сейчас же она вышла из себя.

— Ты глупа! Наш отец. Ты, конечно, хочешь намекнуть на то, что только одна любишь его? Да, это твоя манера, твоя глупость!

Разговор принимал ожесточенный характер. Годелива не произносила ни слова. Жорис пробовал вмешаться, вставить успокоительные слова. Барбара набросилась на него.

— Ты скажешь теперь, что я виновата? Это ты пригласил их!

Барбара, раздражаясь, встала, снова села, прошлась по комнате. Она говорила сама с собой, высказывала жалобы, сетования, сожаления о неудаче прекрасного проекта, упрекала и раздражалась на Жориса, Годеливу, которые замолчали, точно согласились между собою. Она обернулась к Жорису.

— Но ты, говори же! Убеди ее! Скажи ей, что она неблагоразумна!

Немного погодя, Барбара вышла, хлопнув дверью, совершенно обезумев от гнева, оставляя в комнате дуновение бури, ветер от своей юбки, рассекавшей воздух…

Сумерки сгущались. Жорис и Годелива оставались в комнате, тихие и разбитые. Они сидели друг против друга, не говоря ни слова. Они едва видели друг друга. Они были друг для друга утешительным явлением, немою тенью, кажущейся уже. воспоминанием, тем, что сохраняется в зеркалах и в памяти. После вспышки Барбары они оба ощутили сладость безмолвия, тишину, которая точно собирается с силами и не хочет, чтобы ее стесняли. Они почувствовали, что ни звука не должно быть произнесено. Души понимают одна другую в безмолвии.

Корне угадал решительное желание, таинственные причины, которых, не должно касаться и против которых слова бессильны. Только на одно мгновение, по желанию Барбары, нерешительно он осмелился дать совет Годеливе, попросить за своего отвергнутого друга.

— Может быть, было бы лучше, если бы вы вышли замуж…

Но Годелива остановила его умоляющим жестом с переменившимся лицом:

— Ах! не говорите этого вы… в особенности — вы!..

Этот возглас открыл ее тайну. Это напомнило молнию, освещающую глубину долин.

Который проник в тайники ее души. Он понял то, что он немного подозревал, почти забыл с того времени, как антикварий опрометчиво доверил ему любовь Годеливы.

Он считал эту любовь за одно из тех неопределенных волнений, какие бывают у всех молодых девушек, за порыв сердца, привязывающегося случайно, точно расправление крыльев на пороге гнезда!

Теперь он догадывался, что, может быть, у нее это — настоящая любовь. Не потому ли она была всегда печальна н отказывалась от новой попытки найти счастье? Не принадлежала ли она к тем девушкам, которые после единственного опыта навсегда забрасывают ключ от своего сердца?

Жорис продолжал молча смотреть на нее, не различая ее во мраке, углубившись в мечты, рисуя себе грустное очарование, свойственное несвершившимся вещам, невыполненным проектам, несбывшимся путешествиям, всему тому, что могло быть и чего никогда не будет…

Глава XIV