Выше звезд и другие истории

Оба узора существовали совместно – уничтожали они друг друга или складывались? Если постараться, можно было видеть одновременно оба.

– Неужели мы сделали это все, даже не зная, что творим? – спросила малышка Га после долгой паузы.

– Я всегда следил за цветами камней, – тихо признался Ун, глядя в землю.

– Я тоже, – проговорил Ко. – И еще за фактурой. Это я начал вон ту загогулину в Хрустальных Углах. – Он указал на очень древний и славный участок террас, распланированный еще великим Охолотлем. – В прошлый год, после большого разлива, когда столько камней унесла вода, – помните? – я принес аметисты из пещеры Уби. Люблю лиловый! – Он вызывающе огляделся.

Бу смотрела на кружок гладких бирюзовых галек, притулившийся в углу системы переплетающихся прямоугольников.

– Мне нравится сине-зеленый, – прошептала она. – Мне нравится сине-зеленый. Ему нравится лиловый. Мы видим цвета камней. Мы создаем узоры. Наши узоры прекрасны.

– Может, стоит сказать профессорам? – предложила малышка Га. – Может, они нам дадут еще еды?

Старый Ун широко открыл все свои глаза.

– Даже слова сболтнуть не вздумай! Профессора не любят, когда узоры меняются. Ты же знаешь, они тогда страшно нервничают. Может, они разнервничаются и нас накажут.

– Мы не боимся, – прошептала Бу.

– Они не поймут, – сказал Ко. – Они не смотрят на цвета. Они не слушают нас. А если бы и слушали, сказали бы, что нюрья болтовня ничего не значит. Разве нет? А я пойду в пещеры, принесу еще аметистов и закончу свою завитушку. – Он указал на Хрустальные Углы, где работы пока не начинались. – Они даже не заметят.

Маленький блитик, сын Га и профессора Эндла, выкапывал гальки из Вышнего Треугольника; пришлось его отшлепать.

– Ох, ну он и облблит! – вздохнула Га. – Что мне только с ним делать?

– В следующем году пойдет в школу, – сухо ответил Ун. – Там с ним разберутся.

– А что мне без него делать? – спросила Га.

Солнце поднялось уже высоко, и профессора выглядывали из окон своих спален. Им бы не понравилось, что нюры бездельничают, а уж маленьких блитов на террасы и вовсе не допускали. Так что Бу и все остальные торопливо разошлись по гнездам и мастерским.

Ко в тот же день отправился в пещеру Уби вместе с Бу. Вернулись они с мешками, полными аметистов, и несколько дней трудились, довершая завитушку, которую назвали Лиловые Волны, при починке Хрустальных Углов. Ко был счастлив; он пел за работой, шутил, а ночами они с Бу занимались любовью. Но Бу оставалась задумчива. Она все изучала цветные узоры на террасах и чем дальше, тем больше находила незримых мозаик, полных идей и значений.

– И все они о нюрах? – спрашивал старый Ун. Артрит не позволял ему подниматься на террасы, но Бу всякий вечер докладывала ему о своих открытиях.

– Нет, – отвечала Бу, – все больше о нюрах и облах вместе. И о блитах тоже. Но делали их нюры. Так что узоры совсем другие. Узоры облов никогда нюров не касаются – только самих облов и того, что делают облы. А когда начинаешь читать цвета, такие интересные вещи видятся!

Бу была так возбуждена и убедительна, что другие нюры Облинга принялись изучать цветные узоры и читать их значения. Практика эта перекинулась на другие гнезда, а потом и на другие города. Вскоре нюры вдоль всей реки узнали, что их террасы полны удивительных многоцветных мозаик и поразительных записей о нюрах, облах и блитах.

Многих нюров, однако, сама идея нервировала. Они упорно отказывались различать цветные узоры или признавать, что цвет камня может иметь хоть какое-то значение.

– Облы уверены, что мы ничего не изменим, – говорили эти нюры. – Мы их нюроблы. Они полагаются на нас, надеясь, что мы будем поддерживать в порядке их узоры, и успокаивать блитов, и сохранять спокойствие, чтобы они могли заниматься важной работой. Если мы начнем изобретать новые значения, менять привычки, нарушать узоры – чем это все кончится? Это просто нечестно по отношению к облам!

Но Бу таких речей слушать не желала. Жар открытий переполнял ее. Она уже не слушала молча – она говорила. Она говорила, бродя от мастерской к мастерской. А однажды вечером, набравшись храбрости и повесив на шею шнурок с кусочком бирюзы, который она называла своим самокамнем, Бу поднялась на террасы. Пройдя меж пораженных профессоров, она добралась до Ректорской мозаики, где прогуливалась и медитировала ректоресса Астл, знаменитая ученая, закинув за плечо старинную винтовку и пуская клубы дыма из трубки. Даже старший профессор не осмелился бы потревожить ректорессу в такое время. Но Бу направилась прямиком к ней, поклонилась, прикрыла глаза и голосом дрожащим, но ясным произнесла:

– Госпожа ректоресса, сударыня! Не будет ли госпожа ректоресса так добра и не ответит ли на мой вопрос?

Ректорессу такое неуважение к обычаям немало рассердило и расстроило.

– Эта нюра безумна, – обратилась она к ближайшему профессору. – Уберите ее, пожалуйста.

Бу отправили на десять дней в тюрьму, чтобы студенты насиловали ее когда вздумается, а потом еще на сто дней в каменоломни, добывать сланец.