Выше звезд и другие истории

Когда Бу вернулась в гнездо, она исхудала от тяжелой работы и была в тяжести после одного из изнасилований, но бирюзовой гальки не потеряла. Согнездники и сослуживцы приветствовали ее песнями, слова которых прочли в цветных узорах террас. А Ко той ночью успокоил ее нежностью и сказал, что ее блит – его блит, а его гнездо – ее гнездо.

А несколько дней спустя Бу прошла в колледж (через кухню) и пробралась (при пособничестве нюр-служанок) в комнату каноника.

Каноник Облинг-колледжа был очень стар и славился среди облов знанием метафизической лингвистики. Просыпался он по утрам медленно. Вот и тем утром он просыпался медленно и с некоторым недоумением воззрился на нюру-служанку, пришедшую раздвинуть занавеси и подать завтрак. Вроде бы служанка сменилась… Обл потянулся бы за ружьем, да еще не проснулся как следует.

– Привет, – проговорил он. – Ты новенькая, да?

– Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос, – сказала нюра.

Тут каноник совсем проснулся и пристально всмотрелся в поразительное создание.

– Имей совесть хоть глаза прикрыть, нюра! – воскликнул он, хотя не был, в сущности, особенно зол. Он был так стар, что позабыл почти все обычаи, а потому нарушение их его уже мало беспокоило.

– Никто другой не может ответить мне, – пояснила нюра. – Скажите, прошу вас, может ли быть словом в узоре сине-зеленый камень?

– О да, конечно! – ответил каноник, оживляясь. – Хотя, разумеется, цветовые словознаки давно отошли в прошлое. Представляют чисто археологический интерес для таких старых шутников, как я, ха. Цветослова не встречаются даже в самых архаичных узорах. Лишь в древнейших Учетных Книгах.

– А что этот цвет значит?

Каноник подумал было, что спит, – надо же, обсуждать с нюрой историческую лингвистику до завтрака! – но сон был забавный.

– Сине-зеленый оттенок – как у того камня, что ты носишь вместо украшения, – может, будучи употребленным в прилагательной форме, придавать узору качество неограниченного своеволия. Как существительное этот цвет может означать… как бы это выразить?.. отсутствие принуждения, бесконтрольность, самостоятельность…

– Свобода, – проговорила нюра. – Это значит «свобода»?

– Нет, дорогая моя, – поправил ее каноник. – Значило. Но больше не значит.

– Почему?

– Потому что это понятие устарело, – ответил каноник. Необычный диалог начал его утомлять. – А теперь будь хорошей нюрой: иди и напомни служанке, чтобы принесла мой завтрак.

– Выгляньте в окно! – выкрикнула безумноглазая нюра с такой страстью, что каноник даже испугался. – Гляньте на террасы! Посмотрите на цвета камней! Смотрите на узоры, сотворенные нюрами, мозаики, составленные нами, значения, нами данные! Смотрите, вот свобода! Смотрите, прошу вас!

С этой заключительной мольбой поразительное видение исчезло. Каноник лежал, глядя на дверь своей комнаты, и через пару секунд та отворилась. Вошла его привычная старая служанка, неся кувшин чая из каменки и горячий копченый лишайник.

– Доброе утро, господин каноник, сударь! – весело поприветствовала она его. – Уже проснулись? Чудесное утро!

Поставив поднос на столик у кровати, она раздернула занавеси.

– Сюда только что молодая нюра не заходила? – поинтересовался каноник нервно.

– Конечно нет, сударь. По крайней мере, я не заметила, – ответила служанка. И в то же время бросила на него краткий, но прямой взгляд: неужто у нее наглости хватило посмотреть на него? Да нет, конечно. – Этим утром террасы так хороши. Вашей каноничности глянуть бы.

– Пошла вон, вон! – прорычал каноник, и нюра, прикрыв глаза и сделав книксен, вышла.

А каноник позавтракал в постели, затем поднялся и подошел к окну, чтобы глянуть на террасы колледжа в утреннем свете.

На мгновение ему показалось, что он спит. Ему виделись узоры, совсем не похожие на те, что он видел на этих террасах всю свою долгую жизнь: безумные сплетения цветов и линий, поразительные фразы, невообразимые понятия, красота и смысл удивительной новизны. Потом он широко открыл все глаза, очень широко, и моргнул – видение исчезло. В утреннем свете лежал ясный, правильный, знакомый и неизменный узор террас. И больше ничего. Отвернулся от окна каноник и открыл книгу.

Поэтому он не видел, как длинная колонна нюроблов выходит из гнезд и мастерских за валунной стеной, как несут блитов, как танцуют, танцуют и поют на террасах. Пение он слышал, конечно, но принял за бессмысленный шум. И только когда первый камень выбил его окно, каноник поднялся и возмущенно воскликнул:

– Это еще что значит?

Браконьер

…и должен ли один лишь поцелуй

Вновь пробудить умолкший дом

И дикий край, что пенья птиц исполнен?

Сильвия Таунсенд Уорнер