Выше звезд и другие истории

Син же образы богов утомляли. Наследие монотеистов преследовало их, думала она. Метафорические, с прописной буквы божества Роксаны были предпочтительнее капитализированных Богов и Праотцов из курса истории и литературы, но все они были страшно скучны.

Получая весть

Разочарованная Роксаной, Син ссорилась с подругой:

– Рози, ты бы сменила тему.

– Я просто хочу поделиться с тобой своим счастьем, – отвечала Роза своим Благодатным голосом – негромким, ласковым, мягким, как стальная балка.

– Раньше нам было вместе здорово и без Благодати.

Роза глянула на нее со всеобщей любовью во взгляде, непонятным образом оскорблявшей Син до глубины души. «Мы же были подругами, Роза!» – хотелось крикнуть ей.

– Син, как ты думаешь – почему мы здесь?

Вопрос показался ей коварным, и Син поразмыслила, прежде чем ответить:

– Если понимать буквально, то мы здесь, потому что так распорядилось Нулевое поколение. Если же ты имела в виду «зачем», то я отказываюсь отвечать на провокационные вопросы. Спрашивать «зачем» – значит подразумевать, что существует некая цель, к которой мы сознательно движемся. Цель была у Нулевого поколения – отправить корабль к другой планете. А мы исполняем их план.

– Но куда мы движемся? – спросила Роза с той пылкой слащавостью, с тем любезным жаром, от которого Син хотелось сжаться в комок и плевать желчью.

– К Цели. К Шиньдицю. И когда мы туда доберемся, мы обе будем старухами!

– А зачем мы туда движемся?

– Чтобы добыть знания и отправить их обратно, – ответила Син словами Роксаны, потому что других у нее не было, а потом заколебалась, осознав, что вопрос ей задан корректный, а она никогда не пыталась ни задать его себе, ни ответить. – И жить там, – добавила она. – Познавать мир. Мы живем в пути. За открытиями. Это путь «Открытия».

С этими словами она осознала смысл имени мира.

– Чтобы открыть?..

– Роза, твоим наводящим вопросам место в детском саду – «а ка-ак у нас называется эта буковка с завитушками?». Ну же, поговори со мной! Не пытайся мною крутить!

– Не бойся, ангел мой, – улыбнулась Роза в ответ на гневную вспышку. – Не бойся радости.

– И не зови меня «ангелом»! Ты нравилась мне, когда была собой, Роза.

– Не зная Благодати, я не ведала себя, – ответила Роза без улыбки, с такой потрясающей прямотой, что Син в стыдливом изумлении отвела взгляд.

Но, уходя от Розы, она чувствовала себя обделенной. Она потеряла подругу многих лет, а недолго и возлюбленную. Когда они станут старше, им уже не съехаться, как мечтала Син. Черта с два она станет ангелом! Но… ох, Роза, Роза…

Син попыталась сложить стихи, но получилось только две строчки:

Мы будем видеться подчас и не сойдемся снова,
Нас разведут одни и те же коридоры.

Что значит в замкнутом пространстве «разойтись»?

Для Син это стало первой большой потерей. Бабушка Мэйлин была такой жизнерадостной и добродушной, а смерть ее – такой неожиданной, такой внезапной и тихой, что Син ее как-то не восприняла до конца. Ей все время казалось, будто бабка так и живет чуть дальше по коридору, и, вспоминая ее, не горевала, а утешалась в горе. А вот Розу она потеряла.

К первой своей печали Син подошла со всем юношеским пылом и страстью. Она ходила как шальная. Какие-то участки ее сознания, похоже, повредились навсегда. Син с такой силой возненавидела ангелов, уведших у нее Розу, что начала подумывать – не правы ли старшие кипры: людей другого происхождения понять невозможно, не стоит и пытаться. Они другие. Лучше держаться от них подальше. Держись своих. Держись середины. Держись пути.

Даже Яо, устав от проповедующих благодать коллег из лаборатории, цитировал Длинноухого Старца: «Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает»[71].

Дураки

– А вы, значит, знаете? – поинтересовался Луис, когда она повторила ему эту строку. – Вы, кипры?

– Нет. Никто не знает. Просто не люблю проповедей!

– А многие любят, – ответил Луис. – Одни любят проповедовать и слушать проповеди. Всякие люди.

Только не мы, подумала Син, но промолчала – Луис, в конце концов, не китайского происхождения.

– Не надо изображать лицом стену, – заметил Луис, – только потому, что оно у тебя плоское.

– У меня не плоское лицо. Это вообще расизм.

– Да-да. Великая Китайская стена. Кончай, Син. Это же я, Гибридный Луис.

– Ты не больше полукровка, чем я.

– Куда больше.

– Ты мне скажи, что Джаэль китаянка! – ухмыльнулась она.

– Нет, чистая сепра. Но моя биомать полуевропейка-полуиндуска, а у отца – по четверти южноамериканской крови и африканской и половина японской, если я ничего не путаю, – что бы это все ни значило. У меня, выходит, и вовсе происхождения нет, одни предки. А ты! Ты похожа на Яо и свою бабку, ты говоришь, как они, ты от них китайскому научилась, ты выросла среди сородичей и сейчас занимаешься тем же старым кипровским отторжением варваров. Ты происходишь от самых больших расистов в истории.

– Неправда! Японцы… европейцы… севамериканцы…