Высматриватель

Мы много говорили, и со временем она стала уверенней появляться в себе, но долго не удерживалась, как будто вбегала туда, а дальше накапливался страх, как видеть ребёнком, оставленным в большой комнате, и ни единого фонаря, ни малой надежды, и даже луны не узнать. Так она рассказывала и вся тряслась – бессильный малыш, не могущий увидеть собственный свет, и я не знал, как можно помочь, я говорил, что она должна осознать себя, что у неё непременно получится… А слово увеличивалось, зародыш рос, и я с удивлением отмечал, что не могу его разобрать – слово, которое росло у неё изнутри, и когда я понял – было слишком поздно, когда я понял…

Дариус поднёс руку ко рту, как будто хотел забрать этот звук, но забрать ничего не получилось. Во рту у него камнем лежал несмеющийся смех – такой, который подменяет иные крики.

*******

Так получилось, что Гюн находился на площади один, как самое понятное состояние – одиночество, он сидел тут и смотрел, как его мысль передвигалась по небу. Он смотрел, делая такое движение рукой, как будто хотел вернуть её обратно в себя, такое движение – хлопок, но у него склеивались руки, будто срастались, и он не мог их разодрать. Вскоре это обратилось в бессмыслицу, и Гюн собрался уходить, но вдруг почувствовал, что к нему движется чужое намерение. Это был человек, весьма располагающего вида мужчина, человек средних лет: умное лицо и опрятный вид, но всё-таки он держал ящик в руках, и можно было предположить, что это уличный торговец. Можно было предположить, и вскоре это предположение подтвердилось: человек поздоровался и уточнил, что нынче он торговец, а вообще, по жизни, белый педант, он прямо так и сказал: здравствуйте, я белый педант, а потом начал разворачивать свой ящик как разумное зрелище и сопутствующе размышлял:

– Вы помните, какие раньше были театры? Всё подробно, неспешно. А теперь что: «нравится – не нравится», а других вариантов и нет, можно ещё промолчать, но мало кто оказывается способен… Всё другое следует проявлять с осторожностью, если не боитесь прослыть. Слыть – это очень опасно в наше время.

– Но многие слывут.

– Плывут. Это другое дело…

– Тут не поспоришь.

Они протянули друг другу руки, и общая мысль – пожать эту руку, и потом надо будет помолоть и испечь из этого жеста хлеб, но не есть его, а просто знать, что вот это вот – хлеб. «Вежливость – это то, что спасает», – оба подумали, и мало что могло сравниться с радостью от этого предельного интеллектуального родства.

– А что там у вас за товар? – поинтересовался Гюн.

– Что у меня за товар? – покраснел человек. – Да, будем называть это «товар», и я как раз закончил приготовления. Взгляните, пожалуйста. Вашему вниманию предлагается лучший аксессуар для выхода в город – пакеты для отвращений. Надеваете на голову и кривитесь в нём, сколько потребуется… За чистую монету каждый комплект.

– Уже принял.

– Теперь можете отдать её мне. Но только мне нужна чистая монета: я за неё выдаю и потом тщательно проверяю, насколько эта монета чиста, – сказал педант, исполняя свою злободневную роль.

– Вы, педанты, знаете себе цену, – подхватил Гюн.

У него всегда был с собой запас чистых монет. И теперь он взял одну из них, потёр о подол пиджака – чтобы наверняка, потом еще немного потёр и повесил белому педанту на грудь – они деньги носили как медали: так тяжело им давались.

– Тщательно благодарю, – сказал торговец.

И хотел уже было уходить, но тут заиграла музыка, и из-за угла показалась процессия: люди катили огромные сыры невнятного цвета, неведомо из чего сваленные, и педант сдержанно кивнул им издалека – наверное, какие-то знакомые.

– А что это там? – уточнил Гюн.

– Это сыры, – с достоинством ответил педант. – Как водится, сыры готовят из непродуманных идей. Когда их очень много накапливается, из них катают сыры.

– И можно их есть, эти сыры?

– Что вы, они же недосуществующие. Вдруг вы съедите, а в вас разовьётся чья-то мысль, и вы уже не сможете от неё избавиться, пока не воплотите. В городах именно так и спекулируют: кормят друг друга сырыми идеями, а потом воплощают их – и повсюду эти ужасные проекты из сырых идей, людям лень додумать до конца, и они воплощают то, что в них попало… Но это каузомерное – не будем забывать, и мы должны быть благодарны нашим творческим способностям за то, что можем обойтись без поедания сырости.

– Теперь я понял, благодарю вас.

– Обращайтесь, мистер высматриватель.

– Откуда вы знаете?..

– Ведь для нас это огромная честь, – так он произнёс, и Гюн не удержался от того, чтобы высмотреть его.

О белых педантах можно рассказывать очень подробно, но лучше отыскать большое пособие, в котором описывался педантский режим, открыть его и сразу же узнать, что это был не режим как организация власти, но был распорядок – педанты считались большими мудрецами, в карманах у них лежали связки сигнальных мудростей, и время от времени они вытаскивали их, а люди слушали это, как будто бродили по танцующему саду идей.