Высокая макуша

20 февраля. До войны мы не знали, что такое «грыб», как называют попросту в народе простудную болезнь. Но вот прошли по нашим местам немцы, и понесло эту заразу (вспомнишь, как они сопли от холода распускали — наверно, и правда пошла от них такая болезнь). От деревни к деревне, от дома к дому переходит она, косит чуть не всех подряд. И нас не обошла. Сначала заболел отчим: вернулся со станции, с поденки, а утром не поднялся. Так и пролежал неделю. А потом и мать слегла, и я за ней следом. Две недели отлежал, только очухался немного. Но больше всех досталось матери. Болезнь скрутила ее так, что она теряла рассудок, выскакивала ночью на мороз, прямо с постели, и все порывалась куда-то бежать. Нам приходилось из-за нее не спать, смотреть за ней да привязывать рогач к двери, чтобы не открыла. К тому же не ест она почти ничего, похудела до неузнаваемости.

23 февраля. Сегодня неожиданно приехал из Москвы дядя Герася, вечером явился к нам проведать. Сказал, что отпустили в честь Дня Красной Армии. В шинели пришел и в шапке военной с красной звездочкой, усы отпустил — еле узнали его. Только голос все тот же грудной, басовитый. Служит он в Москве шофером на машине, и завтра опять уезжает. Дал нам по белому сухарику на каждого и с тем распростился. А про Горку ничего нового: как написал тот еще в августе со Смоленского направления, так ни слуху ни духу.

Наших деревенских, Горкиных одногодков, призвали в армию три дня назад. Это потому, что оккупация задержала. Павла Антипова (в деревне прозвали его Паном) зачислили, как самого рослого, в артиллерию, Ваську Антипова (сына Тимофея Семеновича), Сергея Родионова и Митьку Черникова — кого в связисты, кого в пулеметчики. Поплакали, конечно, родные на проводах: что им, по восемнадцать только, а идут не в гости на праздник, может, на верную смерть. Но и воевать тоже надо, Родину защищать.

27 февраля. Наконец-то долгожданное письмо от крестной! Конвертик маленький-маленький, в ладошку (на всем сейчас экономия). Адрес все тот же: Павлово-Посадский район, Электропередача, ул. Пушкина, 2.

— Мам, послушай, что крестная-то пишет! — обрадовался я, раскрывая конверт аккуратно, чтобы не надорвать.

Мать даже просияла, несмотря на болезнь, подсела к столу, и Шурка к ней поближе.