— «Здравствуйте, дорогие родные! — начал я громко, стараясь не торопиться. — Добрый день, утро, вечер, любое время!
Шлем мы вам всем пламенный родной привет и самые наилучшие пожелания в вашей новой деревенской жизни. Мы так обрадовались, что вы остались живы после такого ужаса, что нет слов, чтобы выразить все и передать на бумаге. Ведь последнее от вас письмо мы получили 31 июля, и вот уже полгода не было от вас ни одной весточки. Высылали вам и заказные, и доплатные — все без ответа. Не знали мы, живы вы или погибли под бомбежкой или под фашистской оккупацией. Мало ли что может случиться в наше смертельно опасное время.
В общем, теперь мы чувствуем себя счастливыми оттого, что смерть миновала вас и нас. А к нам фашисты даже не дошли — это еще лучше.
Живем мы на том же месте, только по-другому: я работаю теперь не в книжном магазине, а на торфоразработках — так диктует военная обстановка. И Нюру, мою сестрицу, с фабрики из Павлово-Посада направили в Храпуново — на погрузку торфа. Продукты получаем по карточкам. Мне 600 граммов хлеба на день, а на месяц — 500 граммов сахару, 400 граммов масла, полтора кило крупы. Ваш дедушка, а мой папаша получает, как иждивенец, еще меньше: 400 граммов хлеба, 300 — сахару и так далее. Питание на новой моей работе требуется усиленное, а его не хватает. Был у нас с осени купленный картофель, весь поели. А на рынке все дорого: картошка 12–15 рублей кило, свинина — 140 рублей. Да и то не всегда бывает. Вот немного потеплеет, и пойдем менять по деревням свое добришко-барахлишко. А сейчас у нас, как нарочно, сильные морозы — до 43 градусов.
Вот и все, что я могу вам написать. Рассказать, конечно, если бы вы были рядом, можно больше.
Мы рады, что вы живете все вместе, пережили немецкий гнет, остальное покажет будущее.
Пишите нам почаще, не забывайте. Мы можем выручать друг друга в такое тяжкое время».
Я кончил, мать завздыхала, и наплыла на нее задумчивость, печальная туманность.
— Ладно, девк, переживем как-нибудь, — успокоила ее тетя Маша, которая тоже слушала. — Выздоравливай вот поскорее, а горевать нам некогда.
Вне себя от радости, что живы наши родные, я тотчас же принялся писать ответ: как пережили оккупацию, как попали в деревню и как живем — трудно, зато без немцев, среди своих.