Высокая вода

Ожидая ее, он открыл дело Бретт и набрал номер, который был там записан. Он прослушал семь гудков, но ответа не было. Значило ли это, что она приняла его совет и покинула город, чтобы побыть в Милане? Может быть, Флавия и звонила ему, чтобы сказать об этом.

Его размышления были прерваны прибытием синьорины Элеттры, сегодня в мрачно-сером; мрачным ее наряд казался до тех пор, пока он не глянул ниже и не увидел черные чулки с умопомрачительным рисунком – в цветах, что ли, – и красные туфли с такими каблуками, какие Паола вряд ли решилась бы надеть даже в юности.

Она подошла к его столу и положила перед ним коричневый скоросшиватель.

– Я обвела те звонки, которые пересекаются, – объяснила она.

– Спасибо, синьорина. У вас осталась копия?

Она кивнула.

– Хорошо. Пожалуйста, запросите еще информацию о телефонных разговорах из антикварной лавки Франческо Мурино, на площади Санта-Мария-Формоза, и посмотрите, звонили ли ему Ла Капра или Семенцато. Я также хотел бы знать, звонил ли он кому-то из них.

– Я позволила себе позвонить в «Американ Телефон энд Телеграф» в Нью-Йорк, – сказала синьорина Элеттра, – и спросила, не проверят ли они, пользовался ли кто-нибудь из них международными телефонными картами. Ла Капра пользовался. Человек, с которым я говорила, сказал, что пришлет нам факсом список его звонков за последние два года. Может быть, я получу его сегодня попозже.

– Синьорина, вы с ним сами разговаривали? – спросил пораженный Брунетти. – По-английски? Приятель в Банке Италии, да еще и английский?

– Конечно. Американец не говорил по-итальянски, хотя и работает в международном отделе.

Должен ли Брунетти быть шокирован этим обстоятельством? Наверное, да, потому что синьорина Элеттра, очевидно, была им шокирована.

– А как вышло, что вы говорите по-английски?

– Я возглавляла отдел переводов с английского и французского в Банке Италии, Dottore.

Он выпалил, не успев сдержаться:

– И вы оттуда ушли?

– У меня не было выбора, синьор, – сказала она, потом, видя его замешательство, объяснила: – Мой шеф попросил меня перевести письмо на английский для банка в Йоханнесбурге. – Она замолчала и нагнулась, чтобы вытащить еще одну бумагу. И это все ее объяснение?

– Извините, синьорина, но, боюсь, я не понял. Он попросил вас перевести письмо в Йоханнесбург? – Она кивнула. – И вы ушли из-за этого?

Ее глаза широко раскрылись.

– Ну конечно, синьор.

Он улыбнулся.

– Боюсь, я все еще не понимаю. Почему вам пришлось уйти?

Она посмотрела на него очень пристально, как будто вдруг поняла, что он совершенно не знает итальянского. Очень отчетливо она произнесла:

– Санкции.

– Санкции? – повторил он.

– Против ЮАР, синьор. Они тогда еще действовали, так что мне ничего не оставалось, кроме как отказаться переводить письмо.

– Вы имеете в виду санкции против их правительства? – спросил он.

– Конечно, синьор. Они были объявлены ООН, разве не так?

– Да, наверное. И поэтому вы не стали работать с письмом?

– Ну, ведь нет смысла накладывать санкции, если люди не собираются их исполнять, правда? – очень логично спросила она.

– Нет, по моим представлениям, нет смысла. А что потом случилось?

– А, он повел себя очень неприятно. Объявил мне взыскание. Пожаловался совету директоров. И никто из них за меня не вступился. Все вроде были уверены, что я должна была перевести это письмо. Так что у меня был единственный выход – заявление по собственному желанию. Я не сочла возможным продолжать работать под началом таких людей.

– Да, конечно, – согласился он, наклоняя голову над папкой и обещая себе принять все меры, чтобы Паола и синьорина Элеттра никогда не встретились.

– Больше ничего, синьор? – спросила она, улыбаясь ему с надеждой, что теперь до него наконец дошло.

– Пока ничего, спасибо, синьорина.

– Я принесу факс, когда он придет из Нью-Йорка.

– Спасибо, синьорина.

Она улыбнулась и покинула кабинет. Как только Патта нашел ее?

Сомнений не осталось: Семенцато и Ла Капра в прошлом году разговаривали по меньшей мере пять раз, а то и восемь, если звонки Семенцато в разные заграничные отели в то время, когда Ла Капра находился там, были адресованы ему. Конечно, можно было утверждать – и Брунетти не сомневался, что хороший адвокат так и сделал бы, – что нет ничего особенного в том, что эти люди знали друг друга. Оба интересовались произведениями искусства. Ла Капра мог совершенно законно консультироваться с Семенцато по целому ряду вопросов: происхождение, аутентичность, цена. Брунетти просмотрел бумаги и попытался выявить связь между телефонными звонками и движением сумм на счетах, но ничего не прояснилось.

Зазвонил телефон. Он взял трубку и назвался.

– Я пыталась дозвониться тебе раньше.

Он тут же узнал голос Флавии, отметив снова, какой он низкий и как отличается от ее певческого голоса. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал, услышав, что она обращается к нему на «ты».

– Я посещал кое-кого. Что там?

– Бретт. Она отказывается ехать со мной в Милан.

– Она приводит какие-то доводы?