Высокие Горы Португалии

Обыкновенно я спешно возвращалась домой из соседней деревни, где работала на подхвате у местной учительницы, через вершину холма. Тропинки, как таковой, там не было, но это была ближайшая дорога к нашей хибаре. Я пробиралась через огромные камни, протискивалась через изгороди. Это были каменные стены, но с воротами. И за третьими, последними воротами я частенько видела его там, внизу, на втором нашем поле, где паслись овцы. Нередко бывало так, что он тоже меня замечал, когда я проходила через те самые ворота. И я всякий раз думала: Какое странное совпадение! Не успела я пройти через ворота, а он уж тут как тут. Слышать он меня не слышал – далековато было, – но, судя по сгущающимся краскам на небе, догадываясь, который близится час, он знал, что я вот-вот появлюсь, – и тогда он неизменно поворачивался и высматривал меня, прикидываясь, будто это всего лишь совпадение. Завидев же меня, он принимался трудиться с удвоенной силой, подгоняя и заталкивая овец в загон под радостный лай собаки, заметившей, что хозяин наконец-то взялся за работу.

Зачастую, не успев покончить с этим делом, он пускался бежать, как и я. Он обгонял меня, хоть и с трудом. Врывался во двор и начинал кудахтать вместе с курицами. Уже вблизи я слышала их истошное кудахтанье. Курятник ходил ходуном. А были еще свиньи, и на ночь им надо было дать корм. Много чего было еще. Бесконечные хлопоты по хозяйству. Я стремглав сбегала с холма и попадала прямо на задворки дома. Я смеялась и кричала: «Я первая!» Наружная входная дверь была ближе к нему, а задняя – ко мне. Когда до нее мне оставалось рукой подать, он все бросал – к черту хозяйство! – и пускался бежать. И тут двери распахивались настежь – иногда он успевал раньше меня, а иногда я его опережала. Как бы то ни было, потом они с грохотом захлопывались, сотрясая нашу хибару до основания, и мы оказывались лицом к лицу, запыхавшиеся, беззаботные, одуревшие от счастья. Но к чему вся эта кутерьма? К чему эта срамная беготня по деревне? А заброшенное хозяйство? Просто нам не терпелось поскорей оказаться нагишом друг перед другом. Мы срывали с себя одежды, словно те горели огнем.

Как-то раз мы с моей матушкой варили варенье – дело было через несколько месяцев после моего замужества. И вот матушка спрашивает, «спали» мы уже с Рафаэлом или нет. Она сама так выразилась. Ведь ее муж, мой отец, не прикасался к ней целых полтора года с тех пор, как они поженились. Ума не приложу, чем они занимались все это время. Неужто лежали в койке спиной друг к дружке с открытыми глазами и ждали, пока не заснут? Уж больно матушке хотелось внуков. По ее линии детей у них там кот наплакал. Она сама-то была единственным ребенком в семье и за пятьдесят четыре года супружеской жизни сподобилась нажить одну-единственную дочь. Вот и беспокоилась, как бы семейное бесплодие не передалось и мне. Тогда я ей и говорю: мы с Рафаэлом, дескать, спим каждую ночь, а то и днем, ежели нам обоим случается быть дома, к примеру, по воскресеньям. Бывает и по утрам, перед самой работой. И даже два раза кряду бывает.

Матушка глядит на меня во все глаза. «Я говорю про это… ну, это…» – шепчет, хотя мы с ней одни.

Может, матушка решила, что я имею в виду обычный сон? Что мы укладываемся спать рано-рано, а порой ложимся прикорнуть и днем? Что иной раз, проснувшись утром, мы тут же засыпаем опять? Что иногда засыпаем два раза кряду? Может, она решила, что мы такие же ленивые и сонные, как кошки?

«Ну да, мама, да, – говорю, – мы делаем это постоянно. Вот увижусь с ним через полчаса, и мы снова будем это делать».

В матушкиных глазах мелькнуло изумление, страх и ужас. Каждую ночь?! По воскресеньям?! Прошлый век, не иначе. Но с тех пор много чего изменилось. Нынче все по-современному. По матушкиному лицу я поняла, что она мысленно быстро-быстро перелистывает страницы Библии… Но вот варенье было сварено. И я заторопилась восвояси.

«Он мне муж», – говорю ей напоследок. И резко открываю бедром дверь.

Больше этой темы она никогда не касалась. Во всяком случае, с той поры у нее появилась надежда быть одаренной дюжиной внучат. Она уже видела, как будет носиться с ними, точно с писаной торбой, и показывать всей деревне. И ответ мой породил сплетни. Такова уж была моя матушка – притворная скромница, жившая сплетнями, как всякая притворная скромница. После этого деревенские глазели на меня с незатухающими улыбками – у стариков глазищи так и сверкали, – а бабы, и девки, и старые клуши зыркали не поймешь как – то ли с завистью, то ли с презрением, то ли с любопытством. С тех пор матушка моя возвещала о своем приходе к нам в гости за сотню метров не иначе как громкими торжественными возгласами.