Высокий порог

К магазину сходились люди. Дед Казанок посмотрел на часы. Приближался долгожданный одиннадцатый. Многим не нравилось такое позднее открытие магазина. Только Витюхе было все равно, что за время: радовало одно, есть на кого покхыкать.

«Дать настоящий автомат — стал бы грозиться? — подумал дед Казанок. — В кого, интересно, первого пальнул бы? В мать, что она не сумела избавиться от него, уродом сделала или кто первым встретился бы? Мог я оказатьcя на мушке, теперь… Войну прошел, а тут от дурака смерть принять…»

— Тьфу ты! О чем раздумался. — Дед Казанок спохватился, бросил взгляд направо-налево. Из окна столовой смотрела на него работница в белом халате. — Какое любопытство. Ай влюбилась, глаз не отводишь? Я занятой, христофорова трава. Раньше надо было тебе приглядываться.

Он знал, когда-то и Нинка работала в столовой. Место стоящее. Чисто, сытно, не то что в полеводстве: то дождь, то жара, то туда, то сюда. Не задержалась. Да и где она не работала? Отовсюду уходила. Трудовая биография ее сложная: зигзаг на зигзаге, словом, наваленные кучей бороны.

К магазину прошла заведующая, рыжая Аня. Дед Казанок вспомнил, что он без денег. Пятерку отдал ребятам. В карманах оставалась только мелочь. Бросив взгляд на окно столовой, где стояли уже двое, глядя на него, он вдоль ограды вышел к дороге, пересек ее, минуя здание сельсовета, через сосняк с березами пересек по тропе залесенную куртину, откуда видна была дверь Нинкиного дома с черневшим большим висячим замком, и вышел на полевую дорогу, ведущую к лесу, куда она ушла за грибами.

Велика сила любви. Сколько столетий живет на земле человечество, столько существует и любовь с неубывной ее силой. И нет у нее прямых, известных и легких троп и дорог. Не сложилось и определенных правил, законов, кодексов любви. Не обуздал разум человеческий ее стихию. Непредсказуемы остались ее появление и конец. Одно определилось, что «Любви все возрасты покорны, Ее порывы благотворны». Но сколько юношеских жизней убила ее «благотворность», сколько старческой гордости осмеяно все той же ее коварной «благотворностью».

Безумно влюбился в Нинку Постнову и старый Федор Сергеевич Петров, по прозвищу Казанок. Кто бы мог подумать, что случится такое? То, что ему переступило за семьдесят, а ей не насчитается и сорока годов жизни — никому не в убыток. А как жила-то она и живет! Это и вызывало толки, удивление и насмешки. До того, пока не пошла слава, что у него с Постновой дело нечисто, он и не знал ее прошлого. Какими ходами ни подносили ему люди сведения о ней. В магазине, когда подходил по заслуженному праву ветерана войны и труда без очереди за чем-либо, слышал насмешки, что могла бы она постоять, чай, не работает тунеядка. В автобусе, по дороге в район, невольно слышал за собой толки о ней же: за растрату в буфете отсидела два года, после муж и бросил ее с двумя ребятами. У матери жила, потом сошлась с клубным затейником, споила его, до туберкулеза довела и выгнала. После смерти матери дом сожгла, чтобы отчим не привел в него хозяйку, тем и сестру с мужем нищими оставила. С чем в отпуску были, с тем и остались, когда вернулись на пепелище. А сколько перепила, сколько захожих у нее перебывало! Слушал он имена тех, кто переступал ее порог, и не верил, что почтенные люди могли наведываться к ней…

Пусть бывало такое, во что он верил, но бывало с другими. Она чиста и беспорочна. Женские грехи невинными слезами детей смываются, если она их не оставила, поднимает своими силами к жизни. И не только это, а что-то еще, чему нет названия, оправдывало ее в глазах деда Казанка.

Наверное, и не свела бы деда Казанка судьба с Нинкой Постновой, не произойди одного случая. Со смертью старухи он отрешился от всех интересов, казалось, что жизнь прожита, ему не осталось на земле дел, места, хоть собирай котомку и уходи прямым путем по ее следам. Но нет туда входа потайного живому без назначенного часа.

Время ломало лед на реке, проносило над полями лебединые стаи, заметало снегами землю, проносило грозы в небесах, шумело полой водой, хлебами и цвело травами, а вместе с тем играло людскими судьбами.

Летом, в сенокосную пору, деда Казанка позвали на помощь совхозу, косить на силос бурьян с травой на канавах и по кустам, куда не зайти было ленивым механизаторам, как сказал один из инвалидов.

Косили в Забродье, где прежде было богатое имение какого-то барона, где еще стояли старые вековечные липы с кленами, кустились яблоневые поросли былого сада и прочно держались стены хозяйственных построек из камня-валуна, разрушаемые людьми с варварским методичным упорством.